Боль в сердце. Давящие сердечные боли

Сванидзе понял, что противник намного сильнее и справиться с ним голыми руками невозможно. Но и проглотить обиду он тоже не мог. Шевченко стоял напротив, упиваясь легкой победой и безнаказанностью. Его наглое лицо расплылось в надменной улыбке. Сванидзе огляделся. На столе, прямо перед микрофоном стояла бутылка «Ессентуки-4». Ессентуков в ней почти уже не было. Внезапно в немолодом журналисте с немецким отчеством взыграла горячая грузинская кровь. Он схватил бутылку за горлышко и ударил ей по краю стола. Раздался звон, и в руке у Сванидзе оказалась стеклянная «розочка» с острыми краями. «На, ссска нах!» - вырвалось откуда-то из глубины Сванидзе, и рука сама нанесла удар.

Шевченко смотрел как на его рубахе медленно расплывается кровавое пятно. Из рваного пореза на животе выглядывало что-то розовато-белое. Опытным взглядом журналиста, бывавшего в горячих точках, Шевченко определил, что это - его кишки. Истошные вопли полноватой журналистки КП подтвердили опасения. Шевченко не мог поверить в то, что Сванидзе решился на такое - «посадить на перо» коллегу по цеху. Но времени на осознание этого вопиющего факта у Шевченко не было - отдышавшись, Сванидзе готовился нанести второй удар - на этот раз смертельный. Он метил в горло. Выверенным движением, Шевченко отклонился от «розочки». Острое стекло просвистело в нескольких миллиметрах от его шеи. Сванидзе подался вперед, влекомый весом своего немолодого начитанного тела. Более ловкий и подготовленный Шевченко перехватил руку Сванидзе и, согнув ее в локте несколько раз ткнул того в горло его же оружием. Сванидзе сразу понял, что все кончено. «Вести», «Зеркало», «Суд времени» - вся жизнь пронеслась перед глазами мэтра российской журналистики. Шевченко отпустил руку, и Сванидзе упал на холодный и не очень чистый пол радиостудии комсомолки.

Шевченко плюнул сверху. В целом он чувствовал себя сносно, если не считать порезов и звона в ушах от криков журналистки КП. Жизненно важные органы не задеты - подумал Шевченко - Сванидзе как в журналистике, так и в драке никогда не мог докопаться до сути. Сейчас поеду в больничку и там меня подлатают - решил Шевченко и направился к выходу, но вдруг дверь с шумом распахнулась и Шевченко застыл. На пороге стоял Познер. Он был как всегда элегантен и улыбался какой-то недоброй улыбкой. «Владимир Владимирович, а вы что здесь делаете?» - не понимая, поинтересовался Шевченко. «I came to kill you» - ответил Познер на блестящем английском и закрутил в голову Шевченко вертуху. Перед глазами Шевченко мелькнул ярко-красный носок за сто долларов, а затем в голове помутнело, и он потерял равновесие. Познер тут же оказался рядом и взял Шевченко на удушающий. Он испытывал тот самый эсхатологический восторг, о котором недавно спорил со Шнуром. Старик был в великолепной физической форме, и Шевченко понял, что это доброе лысое лицо - последнее, что он видит в своей жизни. Уходя, Максим вдруг обрадовался, что скоро встретится со Сталиным, но тут же испугался, будет ли Сталин так же рад ему, как Сталину - Максим. Конечно, будет - устав, решил Шевченко и с облегчением перестал дышать.

Почувствовав, что Шевченко обмяк, Познер ослабил хватку. Отняв жизнь у более молодого коллеги, он чувствовал себя так, словно сила Шевченко частично передалась ему. А, может быть, и не фигня все эти истории с поеданием сердца врага - подумал Познер и посмотрел на остывающего Шевченко, но тут же остановил себя - сегодня вечером он шел на ужин в ресторан «Палаццо Дуккале», и не хотел перебивать аппетит. Внезапно за спиной Познера послышались шаги. Познер повернулся и увидел на пороге Соловьева и Киселева. «Привет, Володенька» - сказал Киселев. «Для вас я Владимир Владимирович» - холодно ответил Познер. «Владимир Владимирович для нас только один», - хором сказали Киселев с Соловьевым, и в руках у Соловьева мелькнула катана. Сначала Познеру показалось, что ничего не изменилось - он так же как раньше стоял напротив ненавистных ему коллег, позорящих журналистику.

«Пронесло», - подумал Познер и тут же распался пополам, даже не успев придумать, что скажет оказавшись перед Богом, если он все-таки есть. Соловьев и Киселев переглянулись. Им хотелось сказать друг другу что-то очень нежное. Возможно даже слиться в поцелуе. Они оба это поняли и застеснялись, не зная как быть - ведь, в студии шла ютьюб-трансляция. Но в этот момент окна со звоном рассыпались, и в помещение влетели Венедиктов, Латынина, Шендерович и Бунтман. В руке Венедиктова был мачете, Латынина сжимала огромный топор и была похожа на рыжего викинга. Шендерович и Бунтман стояли с бейсбольными битами и заметно нервничали. «Четверо на двоих? Разве это честно?» - поинтересовался Соловьев. «Не отвечайте, ребята, - сказал своим Венедиктов - сейчас втянемся в дискуссию и до утра не закончим. Мы же такие. Валим этих пупсиков».

«Еще посмотрим, кто здесь пупсики» - произнес звонкий женский голос, и все увидели Маргариту Симоньян, а рядом Андрея Колесникова, Тину Канделаки и столпившихся в дверях человек сорок журналистов «Лайфньюз», «Первого», «России» и «Звезды», одетых в кимоно. «Не так быстро» - сказал непонятно откуда взявшийся Василий Уткин и, сделав шаг в сторону, открыл Леонида Парфенова, Ксению Собчак и еще десятка три ребят и девчонок с «Дождя», «Медузы» и «Эха Москвы». Они напряженно сжимали в руках кастеты, арматурины и велосипедные цепи. Среди них Соловьев заметил Олега Кашина с нунчаками. «Ну, ты-то куда? Мало тебе?» - спросил Соловьев. «Хватит болтать» - неожиданно для себя взвизгнул Кашин, в двух словах перечеркнув весь смысл своего существования. «Да, пожалуйста» - мрачно отозвался внезапно оживший Шевченко, и ударил Кашина по голове тяжелой призовой статуэткой, которой, очевидно, на радиостанции очень гордились. Кашин помрачнел и упал. Притихшая было журналистка КП снова истошно завопила. Шевченко приложил статуэткой и ее, и осыпался на пол, ибо силы его покинули. И тогда началось.

Дрались жестоко, снимая все накопившееся за долгие годы напряжение, решая грубой силой все вопросы, которые в мирной дискуссии решить не удалось. Реки крови текли по студии комсомолки. Все смешалось - летящая по воздуху отрубленная нога Соловьева, перекошенное от ярости и удивления лицо Парфенова, который вырвал сердце Киселеву и внезапно обнаружил, что это - радиопередатчик, катящаяся голова Ирады Зейналовой, чье выражение лица даже в этот момент не утратило участливой актуальности. Лежащий в углу глаз Венедиктова, который ловко выковыряла Катя Стриженова, словно скрытая камера наблюдал за тем, как Василий Уткин впился зубами в бедро Канделаки, одновременно утоляя голод и жажду мести. Канделаки выла, понимая, что Уткин портит не только ногу, но и будущие фото в инстаграме. Журналисты «Лайфа» безжалостно отнимали у врагов название своего ресурса. Откуда-то взявшийся Юрий Дудь ловко орудовал заточенной саперной лопаткой времен первой чеченской войны. Дудь выпросил лопатку у Шевчука и теперь представлял, что он - Данила Багров, а студия комсомолки - это Ханкала. Увлекшиеся дракой журналисты, даже не знали, что только что на подъезде к студии ОМОН задержал Алексея Навального…

Вскоре все было кончено. В живых не осталось никого. Когда смолк последний стон Дмитрия Быкова, дверь открылась и в студию вошли трое в черных одеждах. Их лица были скрыты капюшонами. «Ну, вот, - сказал один из них, - и где мы теперь возьмем новые СМИ?» «А зачем нам СМИ, Дмитрий Анатолич, - сказал другой, - народу и так всё ясно. Правда, Дмитрий Сергеевич?» «Правда, Владимир Владимирович, - ответил третий, - а прессе что сказать? А, точно...» - тут же осекся он. «Вот видите, как удобно, - сказал тот, кого называли Владимиром Владимировичем, - пойдемте работать. У нас выборы на носу». И они ушли, спокойно переступив через Сванидзе, так же, как когда-то через саму идею либерализма.

Вчера я вырвала из груди свое сердце. Оно нехотя билось у меня в руке, согревая меня теплом крови. Я долго думала о том, зачем я это сделала. Вроде бы, просто, захотелось. А, может, я решила подарить его тебе? Да, я подарю тебе свое сердце. Как романтично звучит! Хотя, почему «подарю»? Ведь можно продать или дать взаймы, как это делают в нашем современном мирке. Эх, заломила бы цену…и моя старость обеспечена. Куплю дом с огромным винным погребом, чтобы по вечерам напиваться от одиночества и не чувствовать пустоту в груди. Ура! Теперь я не буду просыпаться от страшных снов в поту, и слышать, как громко стучит мое сердце. Знаете, иногда этот звук так раздражает! А еще куплю автомобиль и раздавлю печаль под колесами. Правильно, чтобы жизнь медом не казалась!

Решила позвонить тебе и предложить купить мое сердце, тем самым, обеспечив свое дальнейшее существование. Тебе почему-то эта идея не понравилась. Не понимаю, зачем бросать трубку, не подождав до тех пор, пока я этого не сделаю. А еще говорил, что девушкам надо уступать…. Куда уж нам уж.

Потом я решила устроить аукцион или какой-нибудь благотворительный бал. Представляла пестрые заголовки в прессе: «Она подарила свое сердце людям!». Моя гордость за совершенное деяние вспыхнула с новой силой, и я пошла в редакцию новомодного журнала. Странные люди, они не захотели принимать мое объявление. Они, почему-то решили, что девушка, рубашка которой вся в крови похожа на сумасшедшую. Ничего не понимаю, что их не устраивает? Я сердце предлагаю людям, а их волнует цвет моей рубашки…

Я опять позвонила тебе. Сказала: «Привет, это я!». А потом бросила трубку. Отыгралась…
Мне стало скучно. Сердце вдруг вздрогнуло и внезапно остановилось. Так останавливаются часы, когда им надоедает тикать без всякой цели. Я испугалась за свое наследие и наследство, и изо всех сил сжала свое внутренне «я». Сердце молчало, как молчал ты на протяжении наших последних встреч. Я сжалала его снова. Моя грудь оставалась нема, как Герасим. Только у Герасима внутри было необыкновенное сердце, а мое, простенькое, лежало на ладони и не подавало признаков жизни. Я не сдавалась и пыталась разбудить его. Моя душа кричала о том, что ему больно. Я же думала, что ему просто лень. Обиделось и все такое. Конечно, кому же будет приятно, когда тебя кидают в новую жизнь, даже не предупредив об этом. С одной стороны, мне казалось, что я поступила подло, а с другой - мне было обидно, что никто не хочет, чтобы в его груди билось одновременно два сердца. Я вытерла белым платком свое, очнувшееся от моих настойчивых попыток, сердце, и решила, что раз оно никому не нужно, я возьму его себе, в качестве подарка своему милому эгоизму.
- Нет, спасибо, но это слишком дорогой подарок. Я не могу его принять. Извини.

Что ж, я отказалась от своего сердца.

В течение следующего времени я решила сжечь свое сердце и развеять пепел по ветру, чтобы он придал сил земле. Вот и урожай будет хороший. Денег заработаю… А все будут говорить, что страна богата благодаря моему сердцу. Но тут меня осенило, что все зависит от погодных условий, а следующее лето обещали знойное и неурожайное. Зачем рисковать из-за призрачной прибыли? Возможно, риск – это девиз предпринимателя, но я в этом не разбираюсь. Я принялась думать дальше.

Около дома, где находится моя обитель, есть мусорник, куда выкидывают ненужные вещи и всякий хлам. В качестве этих вещей оказалось мое сердце. Я с безпрестрастным выражением лица вынесла его на улицу и стойко восприняла необходимость нашего расставания. Так надо! А иначе, что же мне делать? Обратно его не всунешь, не законсервируешь, не продашь. Его не сохранишь даже в холодильнике, а то покроется плесенью. Вот я и рассталась со своим сердцем…. Я смотрела на то, как медленно угасает огонь в его жилках. Пошел дождь. Сердце таяло, пока не превратилось в маленькую лужицу крови и не растеклось по асфальту. Мое сахарное сердце оказалось лишь лужицей на грязной земле. Я вздохнула свободно, словно автомобиль, избавившийся от надоевшей детали.

Пришла домой, и мне опять стало скучно. Какая же это нудная штука – жизнь. Потом заметила, что из раны, где раньше было сердце, все еще хлыщет кровь. Черт, а ведь только недавно убирала в квартире. Теперь опять мыть полы…

Я сидела на диване и думала о том, чем бы мне заняться. И решила вырвать свою душу…. Эх, какая же я бессердечная!

"сердечная боль", "сердечная любовь, привязанность".

"каменное сердце" (равнодушие), "сердце в пятки ушло" (испуг), "разбить сердце" (влюбить, расстроить), "с тяжёлым сердцем" или "скрепя сердце" (нехотя), "иметь большое сердце" (великодушие, доброта), "сердце не на месте" (тревога, волнение), "сердце кровью обливается" или "сердце разрывается на части" (душевная боль), "сердце оборвалось или упало" (страх), "материнское сердце", "принимать сердечные капли" (в результате сильных переживаний), "любящее сердце", "сердцевина" (главное, сущее), "пришлось по сердцу", "сердечность", "сердечная благодарность", "серчать", "сердиться", "сердобольный", "сердцеед" (любвеобильный человек), "сердцевед (знаток человеческой души), "золотое сердце", "от всего сердца", "положа руку на сердце", "сердце не камень", "на сердце камень лежит", "камень с сердца свалился", "принять близко к сердцу", "вырвать из сердца", "с глаз долой из сердца вон", "сердечные страдания".

"в сердцах" гнев, раздражение.

"сердце земли" (центр, середина), "у него нет (есть) сердца", "бессердечный", "дама сердца", "брать за сердце", "предложить руку и сердце", "сердечное тепло, теплота", "духовное сердце".