Жизнь по уставу. Внутренняя жизнь монаха в условиях постоянного общения с миром

Настоятельницу известного на весь мир православного монастыря суд уличил в аморальности и безнравственности. Перед вами - монолог бывшей сестры монастыря Нины Девяткиной. О том, как и почему умирали сестры, оставившие в миру жилплощадь.

В последнее время о православных храмах и монастырях, как о покойниках, принято либо говорить хорошо, либо не говорить вовсе. Русская православная церковь в массовом сознании является синонимом нравственности, морали. И как-то забылось, что там служат в большинстве своем не святые, а люди - с их интересами, устоявшимися характерами и грехами, если хотите.

Уход из мира

Мир словно невзлюбил Нину с самого рождения. В младенчестве ее бросила мать, от отца остались лишь фотографии. В 12 лет она заболела менингитом, что определило ее нездоровье на всю оставшуюся жизнь. Потом - неудачное замужество, смерть сына и болезни опорно-двигательной системы. Последние одолевали так, что она была вынуждена уйти из медицинской академии им. И. М. Сеченова, где работала хирургической сестрой. Пенсия по инвалидности была единственной надеждой на жизнь. Но, увы, беда Девяткиной совпала с победным шествием ельцинских реформ. И Москва начала 90-х перестала признавать инвалидами таких больных, как Нина. В пенсии по инвалидности ей отказали. Живи, если выживешь. А как?

Вдруг объявилась мать-отказница - сын выгнал из дома. Двум легче бороться, чем одной, рассудила Нина и приняла женщину. Но вскоре стало ясно, что на мизерную пенсию в столице не просуществуешь, и Нина всерьез задумалась об уходе из мира.

Понимая, что монашество - это не только духовность, но и труд, она хотела быть полезной и востребованной, а не обузой. Возрождать красоту и великолепие православных храмов. Для этого закончила курсы по шитью, научилась плести кружева и вышивать золотом...

Шамординская игуменья матушка Никона приняла ее ласково, и хоть жила Нина в трудах - то яблоки поможет собрать, то в трапезной убрать, да без привычных удобств - комната человек на 20, где кровати в два яруса, - показалось ей то место раем на земле.

Не прошло и года, как ее перевели из паломниц в послушницы и надели подрясник. Сестры удивлялись: иные того по три года ждут. И Нина стала еще усерднее готовить себя к постригу. Вскоре ей как специалисту, имеющему соответствующее образование, доверили следить за здоровьем сестер и вышивать золотом. Будущее наконец потеряло черты безысходности и страха. Но рай превратился в ад, как только у Нины появились деньги.

В монастыре

Беда пришла, откуда не ждала. В Москве убили брата, и та, которая меня родила, приехала за утешением и советом. Утешать в монастырях умеют, и мать очень скоро приняла решение тоже уйти в монастырь.

А квартира в Юхнове? Нина, уже успевшая отвыкнуть от мирских забот, помчалась в Оптину Пустынь к старику Илию, благословившему ее мать на монашество, за советом.

Он почему-то не сказал: обменяй на жилье поближе к монастырю или сдай квартирантам. Он посоветовал продать. То же самое сказала и м.Никона. И я продала. За 40 миллионов неденоминированных рублей (1996 год), которые казначей монастыря м. Амвросия посоветовала мне сразу обменять на новые стодолларовые купюры.

Что бы сделал с такой суммой любой из нас? Конечно, приберег бы на "черный день". Нина тоже так решила. Только понесла она деньги не в сберкассу, а в монастырь, посчитав, что до пострига они тут сохранятся лучше, чем в миру, а после пострига и вовсе станут ненужными.

Пакет с деньгами у меня почти вырвала из рук казначейша монастыря м.Амвросия. Ни расписки, никакой другой бумажки мне не дали. Удивилась я, да не задумалась об этом - верила им. И напрасно. Как я теперь понимаю, им нужны именно деньги, а не люди.

Прозрение наступило не сразу

Сестры в монастыре почти не общаются, кто как живет - неизвестно. А у меня как у медсестры была возможность и видеть, и разговаривать, и сравнивать. Однажды во время службы монашка дико закричала и потеряла сознание. Когда я ее раздела, то увидела не тело, а мощи. Оказалось, она перепостилась и была не первой монашкой, умирающей от голода. Поначалу я думала, что сестры сами переусердствуют, но позже узнала, что их на такие посты благословляют. Понимаете, благословляют на пост до смерти! При этом им отказывают в медицинской помощи. Нет, не врачи - духовные отцы, а игуменьи. Среди верующих ведь ничего не делается без благословения, даже таблетку от головной боли нельзя принять без разрешения. И люди умирают, сходят с ума. Ту монашку мне не удалось спасти, она умом тронулась. А сколько их, брошенных, похороненных на монастырском кладбище?! Я знаю таких не меньше десятка. Бабушка Евстолия, как и я, продала свой дом, отдала монастырю деньги и стала ненужной. На Крещение в 30-градусный мороз ее подвели к купели. Она прыгнула - инсульт. Лечиться не разрешили. Выкарабкалась сама. Да однажды поскользнулась, упала, поломала два ребра... Так и умирала в келье - беспомощная, заброшенная, голодная, хотя я знаю, что она просила духовника благословить ее на уход из монастыря. Да только очень уж толстые стены - разве кто услышит...

От неоказания своевременной помощи умерла монашка Ефросинья (Тихонова Катя). Тоже москвичка. Сковырнула родинку - пошло воспаление. Вместо того чтобы направить в больницу, ее тут лампадным маслом мазали. Пока не умерла. Говорят, квартира ее уже отошла монастырю.Две недели как справили 40 дней по насельнице Насте. Она при мне пришла в монастырь, приехав из Азербайджана. Ее благословили на пост, и она умерла от голода прямо на улице. Проповедуемые в монастыре принципы "Послушание до смерти!" и "Кончина должна быть мученической!" работают без перерывов и выходных и чаще всего для тех, кто передал монастырю свою собственность.

То, с чем, может быть, и могла бы смириться послушница, не смогла медсестра. "Я ведь давала клятву Гиппократа и обязана помогать людям где угодно и когда угодно. Закрыть глаза на средневековое невежество духовных отцов и настоятельницы, которые молитвы и пост ставят выше врачебной и лекарственной помощи, было выше моих сил".

Так началась "война" послушницы с игуменьей, перед которой Нина уже не чувствовала благоговейного трепета: вхожая во все двери, она видела, что жизнь монастырского начальства резко отличается от жалкого существования сестер. Той же матушке Никоне и медпомощь вовремя оказывается, и обеды сытные, и вместо труда тяжкого - сон да отдых в келье, больше напоминающей трехкомнатную квартиру: с душем, ванной, туалетом, холодильником; и огородик свой, и курятник... За то, что послушница выбивала лекарства и досаждала игуменье просьбами благословить на лечение то одну насельницу, то другую, ей в конце концов запретили исполнять обязанности медсестры. А когда Нина посмела предложить матушке Никоне вместо изнурительной работы на огородах организовать мастерскую, где она бы обучила женщин шитью да вышиванию - исконно монастырскому искусству, прославившему не один православный храм, - то и вовсе попала в немилость. На следующий же день Нина была направлена на скотный двор и огород. Это с ее межпозвоночной грыжей. День начинался по "календарю" - в 12 часов ночи. До полчетвертого утра - служба, полтора часа на сон, а в 5 утра - подъем и работа, работа с двумя перерывами на скудную еду, где даже капуста и картошка считаются деликатесом.

И я засомневалась. Не может быть, чтобы не было предела в послушании. Где найти ответ? Конечно, в Святом писании. Я занялась богопознанием - тем, что, к слову, напрочь отсутствует в монастыре. И когда сопоставила то, что написано в книгах, и то, что есть в жизни, я поняла, что здесь не рай, а ад. И наши духовные наставники очень далеки от того учения, которое они проповедуют. Великая Вера превращалась в какое-то сектантство, где людей ставят в положение преступников, которые могут спасти душу, только умертвив тело, где пугают миром и концом света так, что свет становится страшнее смерти...

К тому времени Нину физически почти уничтожили: отнялись правая нога, руки. Порой давление падало так низко, что останавливалось сердце, и ей снилось, будто она умирает. Но благословение на лечение не давали ни матушка Никона, ни монастырский духовник батюшка Поликарп. Ей советовали поститься, ссылаясь на Господа: "Бог терпел и нам велел". У нее не было другого выхода, как уйти из монастыря, чтобы не умереть. Но для верующего человека даже право на жизнь должно быть благословлено. И Нина вырвала его у игуменьи, доведя своими вопросами и предложениями последнюю чуть не до бешенства. "Я исключаю тебя из сестричества!" - объявила м.Никона, что в переводе на мирской язык означало: живи, если сможешь выжить.

Возвращение в мир

Они верно рассчитали: сама она бы не смогла. Из монастыря Нина сбежала тайком с послушницей Серафимой. Вернее, не сбежала - уползла, так как послушница фактически тащила ее на себе. Куда? В брошенную деревеньку в десяти километрах от поселка Шамордино. Но как жить дальше? И Нина вспомнила о деньгах. "А ты докажи, что их давала", - ответят ей в монастыре.

Я была в шоке, понимая, что в долларах денег мне не вернут - нет доказательств, - и попросила свои 40 миллионов рублей.

То ли монастырское начальство испугалось, то ли смилостивилось, но ей положили выплачивать по 500 рублей в месяц. Крохи, которых едва хватало на лекарство. Но Девяткина не унывала. Помогала чем могла местным, за это получала от них продукты.

Они, наверное, рассчитывали, что долго не протяну. Но Господь помог мне, я стала поправляться. Если честно: мне иного не было надо. Отдали б они мне разом хотя бы тысяч десять на покупку какого-нибудь деревенского домика, я бы больше не попросила. Но они отказали. А потом мать Амвросия и вовсе заявила: "Пиши на имя матушки заявление с просьбой о матпомощи в размере 500 рублей, иначе вообще ничего не получишь". Написала я, а куда деваться, вышла на улицу, села на пенек и думаю: вот и все. Матпомощь - дело добровольное. Сегодня - дали, завтра - нет, и поминай как звали. Но Бог не оставил меня, надоумил, как сделать. Побежала назад, попросила свое заявление, чтобы дописать главное. Казначейши уже не было, и я дописала: "... в счет выплаты долга".

На основании этого документа еще через два месяца Нина догадается, наконец, подать заявление в суд, который вынесет решение в ее пользу и обяжет монастырь выплатить оставшуюся сумму. Правда, почему-то без индексации. А потом будет второй суд, который подтвердит: "... Девяткиной не были созданы нормальные условия для проживания в Казанской Свято-Амвросиевской пустыни, ей причинялись серьезные нравственные страдания". И Козельский районный суд под председательством Н.Степанова решит: взыскать с монастыря индексацию долга, а с игуменьи Никоны - компенсацию за нанесенный моральный вред в размере 25 тысяч рублей.

Только вдумайтесь в эти слова: настоятельницу известного на весь мир монастыря, ассоциирующегося у людей не иначе как с моралью и нравственностью, фактически уличают в аморальности и безнравственности! Нонсенс? Или закономерность? В любом случае это говорит о том, что пора освободиться от навязываемого нам священнослужителями чувства вины за беспредел по отношению к церквям в годы Советской власти, которое невольно закрывает обществу глаза на происходящий сегодня беспредел уже в стенах храмов и монастырей. Религия - религией, а люди - людьми, и права человека, как известно, приоритетны перед любым вероисповеданием. К слову, к этому же выводу пришла и христианка Нина Девяткина, добивающаяся правды теперь уже у администрации области, Генпрокуратуры и духовных отцов Оптиной Пустыни. Что знаменательно: все старались уйти от решения поставленных Ниной проблем. То ли боялись чего, то ли сами в чем замешаны.

Когда я обратилась к главе козельской администрации с просьбой выселить меня с территории монастыря, куда я год назад была вынуждена вернуться из-за отсутствия жилья, тот объяснил мне, что, имея прописку монастыря, я не являюсь членом светского общества и потеряла право гражданина России, так как нигде не числюсь, не значусь и уже отсутствую в списке живых людей! Оказывается, монастырь - государство в государстве. Пришлось обращаться к губернатору с просьбой дать мне статус беженки, чтобы иметь хоть какую-то защиту от произвола как со стороны монастыря, так и со стороны администрации.

Если вопрос с жильем не решится до зимы, Нина будет обречена на гибель. В заявлении на имя губернатора она так и написала: "В случае своей смерти оставлю посмертную записку с обвинениями в отказе мне какой-либо помощи со стороны администрации". Ответа пока нет. Как нет его и от Генпрокуратуры, куда Нина написала о высокой смертности среди насельниц Шамординского монастыря.

Нет проку и от обращения к духовным отцам. Владыко Алексий сказал: "Смиряйся". О.Илий вразумлял: "Монах должен быть слепым и глухим". А о.Пафнутий, ее духовник, выслушав рассказ Девяткиной, удивился: "Какую ты ищешь правду? Вон она - вся на небо ушла".

Впрочем, сама Нина руки не опускает и лелеет надежду на встречу с истинными православными.

А в Шамордине насельницы обо мне будут еще долго помнить, - улыбается Нина. - И дело тут не в суде, который я выиграла, - об этом мало кто узнает: с местными, которые могли бы об этом рассказать монастырским, общаться запрещено, смотреть телевизор, слушать радио - тоже, а газет там не бывает. Но осталось покрывало, которое я расшила золотом. Его стелют по великим праздникам. Вот оно - на фотографии. К слову, и из этого монастырь делает деньги: снимок креста на моем покрывале стоит пять рублей. Говорят, раскупают неплохо. И я купила. На память. Должно же остаться от монастыря хоть одно доброе воспоминание...

Вчера на портале “Православие и мир” была опубликована статья о Богородице-Рождественской девичьей пустыни из . Предлагаем сегодня вашему вниманию интервью с настоятельницей этого монастыря.

Игуменья Феофила (Лепешинская) считает, что в хорошем монастыре секретов быть не должно.

— Какой паломник, по-вашему, «правильный»? В чем вообще смысл паломничества в монастырь?

— Правильный тот паломник, кто приезжает помолиться. Именно сосредоточиться на этой жизни. Я убеждена, что христианин, который любит Бога, непременно любит монашество и втайне по монашеству сохнет. Я знаю много замужних женщин, которые хотели бы уйти в монастырь. Ясно, что это никогда не сбудется, хотя Господь все наши помыслы видит и целует. Паломника должно привлекать именно это — пожить в полноте Божественного присутствия, монашеской жизнью.

Но все же чаще в монастырь приезжают просто благочестиво и бесплатно отдохнуть на свежем воздухе. Или просто из любопытства.

— Что может паломник за короткое время узнать о монастырской жизни?

— В монастырях часто бывает так: монашки ходят по своим дорожкам и ни с кем не общаются. Мы же намеренно паломниц от сестер не отделяем. У нас нет отдельной трапезной, отдельных продуктов. Монахи живут не для того, чтобы спасать себя, а для того, чтобы светить миру. Сами мы не выходим в мир, но если мир приходит к нам — он от нас должен что-то получать. Поэтому у нас паломник, если ему это действительно интересно, может понять все. Мы не запрещаем никакого общения, не запрещаем передвигаться по территории, у нас общая трапеза, одни и те же послушания. Благочинная не разбирает, на какую работу ставить сестру, на какую — паломницу. У нас нет никаких секретов — их не должно быть в христианстве. Тайна есть — это Христос, а секретов быть не может.

— Могут ли монахи заниматься любимым делом или они обязательно должны пройти через «коровник»?

— Если говорить о коровнике, то у нас это послушание от первого дня несет одна и та же сестра. Я уже много раз пыталась ее заменить, но она не хочет. Во-первых, она это любит, во-вторых, ей очень нравится, что ее там никто не трогает, она живет «по своему уставу». Так что вы напрасно относитесь к коровнику пренебрежительно.

У нас нет цели провести монаха через все послушания. Хорошо бы так было, но сейчас в монастырь приходят городские люди, часто уже больные. Есть сестры, которые могут делать все, но есть и те, кому многие послушания не по силам. Наверно, мне бы хотелось всех пропускать через кухню, потому что кухня — это простое дело, женское, каждая должна уметь. Но и это не всегда получается. Современный человек мало что может. А послушание в монастыре найдется любому. Псалтырь, например, могут читать даже самые больные. Чтение у нас круглосуточное.

В нашем монастыре на работу отводится четыре часа в день, и я прошу всех работать на совесть, как для Господа. С обеда до вечерней службы у сестер свободное время, все расходятся по кельям — кто-то читает, кто-то молится, кто-то отдыхает. Это важно. Во всем должна быть мера.

— Чем еще кроме молитвы и послушаний занимаются монахи?

— Обязательно нужно учиться. Монастыри должны быть светочами, образцами. Есть такая тенденция в женских монастырях — не читать больше того, что дается на трапезе. Считается, что, если у тебя есть силы читать, значит, тебя недогрузили — иди поработай! Но, на мой взгляд, человек должен работать столько, чтобы у него была еще возможность молиться, учиться и просто оставаться человеком. Сильно уставший человек ни к чему не способен.

По воскресным дням мы все учимся, с сентября до Пасхи, по семинарской программе. Собираемся вечером, распределяем темы докладов, готовим рефераты, выступаем. Иногда приглашаем лекторов. Мы уже прошли литургику, нравственное богословие, Библейскую историю, греческий язык, христианскую психологию. В этом году начнем изучать патристику — святых отцов. У меня также есть план организовать для сестер курс лекций по мировой литературе, по русской литературе, по истории живописи и по истории музыки. Литература — это возможность увидеть на живых примерах то, что мы читаем в катехизисе.

Святой Василий Великий написал в замечательной статье «О пользе для юношества языческих сочинений», что чтение душу расширяет. Душа должна быть сочной, напитанной соками от культуры. В нашей библиотеке много художественной литературы. Я даже Джойса купила. Не думаю, честно говоря, что сестры будут его читать, но пусть у них будет такая возможность. У нас и «Илиаду» сестры читают. Даже какой-нибудь постмодернизм, эта тоска по Богу, — тоже интересно.

— Чего не должно быть в хорошем монастыре?

— То монашество, которого мы лишились в XIX веке, было гораздо хуже того, что есть сейчас. Было социальное расслоение — бедные монахи работали на богатых монахов. Чтобы «купить» келью, нужно было внести большой вклад. А кто не мог сделать вклад, те работали у состоятельных монахов горничными. Такого в монастыре быть не должно. Может, и неплохо, что мы теперь начали с нуля.

В нас во всех сидят советские гены — мы совершенно лишены уважения к личности. Когда только началось возрождение обителей, ставить начальниками было некого, и так получилось, что во главе монастырей оказались люди весьма незрелые духовно. И вот какая-то мирская женщина становится игуменьей, ей все подают, за ней стирают, у нее три келейницы, а она только всех смиряет и воспитывает. Почему-то считается, что начальник должен монахов смирять, что человеку полезно быть угнетенным, растоптанным, униженным. На самом деле это никому не полезно. Человек устроен так, что, если его ломать, он будет изворачиваться, а это и есть самое страшное для монашеской души. Она должна быть простой, правдивой.

— Что должно быть в хорошем монастыре?

— Я думаю, хороший монастырь — это где люди улыбаются, где они радуются. Господь нас всех на помойке нашел, вымыл, вычистил и положил к Себе за пазуху. Мы живем у Христа за пазухой. У нас все есть. Даже много лишнего. Вот мы сгорели, и даже это оказалось к лучшему. Как же нам не радоваться?

Еще один признак хорошего монастыря — если из него никто не хочет уезжать. Есть монастыри, где монахи все время в разъездах — то в Греции, то в Италии, то на святых источниках. Наших же сестер никуда не вытащишь из обители. Я сама тоже нигде не была. У нас и отпусков нет — какой отпуск может быть у монаха? От чего ему отдыхать — от молитвы? В этом нет никакого принуждения — так само получается. Сестры даже домой не стремятся. И это хороший признак!

Доклад на XXIII Международных Рождественских образовательных чтениях, направление «Преемство святоотеческих традиций в монашестве Русской Церкви» (Сретенский ставропигиальный мужской монастырь. 22-23 января 2015 года)

Внутренняя жизнь монаха во многом зависит от внутреннего устава монастыря.

Монастырь, как духовная колыбель, принимает в себя младенцев и дает им все нужное для того, чтобы они росли для Бога. Молитва как главное дело монаха есть не только собеседование с Богом, она − атмосфера, в которой живет душа, а монастыри, или ισιχαστιρηα- в буквальном переводе место тишины, покоя, - создают ту атмосферу, которая способствует молитве. Два слова: προσ− ευχηв переводе из греческого составляют значение слова «молитва». Ευχη значит молитва, пожелание как бы в статичном состоянии, а в совокупности с προσ - обозначает ее направление или движение к какому-либо лицу, с целью соединения с ним. Этим лицом для монаха является Сам Христос, к Нему он призван непрестанно обращать свой внутренний взор и сердечное желание соединиться с Ним.

Когда такое желание созревает в сердце человека, то ему становится неинтересным тот мир, в котором он живет; у него теряется интерес и к общению со своими близкими, он теряет вкус ко всему мирскому и в какой-то момент стучит в монастырские врата, чтобы войти... Можно сказать, что он услышал голос Божий, как некогда его услышал пророк Моисей: «взыди ко мне на гору и стани тамо…» (Исх. 24:12). И каков результат? − «...и взыде Моисей на гору и покры облак гору и сниде Слава Божия...» (Исх. 24:15−16).

В Ветхом Завете монашескую жизнь предобразили святые мужи, такие, как пророк Моисей, святой пророк Илья, святой Иоанн Предтеча, которые жили «в пустынях, пещерах и в пропастех земных...» (Евр. 11:38).

Моисей был избран Богом, чтобы вывести народ из рабства и привести к Земле обетованной. Моисей почти всегда находился в многолюдной среде, но главное − он не прекращал быть в постоянном общении с Богом, и Бог Сам его наставлял и являлся ему.

Святой Иоанн Предтеча, прежде чем выйти к народу с проповедью Евангелия, много лет жил, удалившись от мира, в пустыне − в посте и молитве. И приходивший к нему народ, видя его суровую жизнь, − удивлялся. Современные монастыри, как разноликие Моисеи и Иоанны, по сути, воплощают в своих стенах эти разные по образу виды жительства, обьединенные одним − не прекращаемым пребыванием с Богом. Монастыри являются неотьемлемой частью Матери-Церкви и остаются активным органом в живом ее организме. Они как сердце, которое, будучи невидимым, может быть услышано. Монахи также желают быть невидимыми миру, но мир слышит о добрых делах их. Монашество − это Пасха, переход из человека душевного к человеку духовному. Человек выходит из мира, чтобы умолкнуть для мира и начать беседу со Христом. Этим он ни в коем случае не презирает людей и родных своих, но − саму только привязанность к ним, дух мира сего, так как жаждет Духа высшего.

Если о ком-то говорят: «Вот он − настоящий монах!», то нам сразу становится понятным, что имеется в виду: делатель внутренней молитвы, нестяжатель, не привязанный к земному миру. Монах должен выстроить в себе вертикаль: плотию находясь на земле, умом пребывать на Небе. Множество подобных вертикалей и есть единая составляющая тех столпов, которые являются опорой всего мира. Главное − не терять эту вертикаль.

Послушнице, ступившей на порог первой степени монашества в нашем монастыре, дается благословение на ношение подрясника, и она сдает свой мобильный телефон и получает взамен четки. Связь с миром прекращается или, точнее сказать, она видоизменяется. Только раз в неделю, в воскресный день, насельницы имеют благословение, по необходимости, позвонить родным и близким.

Монашество, хотя и производит впечатление бегства от мира, оно есть естественная принадлежность общества. Монастыри были и есть местом духовной жизни для мирян, и монахи являются духовными отцами людей, приходящих к ним.

Одним из приношений любви монастырей миру является то, что при многих монастырях действовали и действуют больницы, старческие дома, школы и приюты, в которых лечат боль, одиночество и сиротство. Монастыри служили и продолжают служить прибежищем для изгнанных, домами для бездомных, мастерскими, где обучаются профессиям, просветительскими центрами для воспитания юных.

Спросили Авву Агафона: «Что есть любовь?» И он, блаженный, который в совершенстве стяжал царицу добродетелей, ответил: «Любовь, это - если бы я встретил человека прокаженного, то с радостью отдал бы ему мое тело, и если было бы возможно, − взял бы его тело себе».

Смысл и задачи монастырей − только духовные, поэтому и не должно в их стенах присутствовать ничто мирское, но − только небесное, для того, чтобы души насельников и паломников переполнялись сладостью райской жизни. Труд в монастырях должен быть соразмерен физическим и духовным силам насельников и быть отдыхом или разрядкой от молитвенного труда. Когда в монастыре царят благочестие, страх Божий, и не присутствует в нем мирское мышление, это радует Бога, умиляет мирян и притягивает их в монастырь.

«Аще живем духом, духом и да ходим...» (Гал. 6:25), − пишет апостол Павел. Если в монастыре делается что-либо, не подходящее духу монашества, тогда у монахов в этом монастыре не будет внутреннего мира. Чтобы сохранить внутренний мир и покой в душах насельников, монастырь не должен развиваться в некое предприятие, приносящее прибыль, а скромные монастырские лавки не должны превращаться в торговые центры, куда будет идти поток покупателей, а не благочестивых паломников, ищущих душевной пользы.

Если таковые центры торга все же у монастырей имеются, то лучшее их расположение − не на территории монастыря, и они не должны обслуживаться монахами. Когда миряне приезжают в монастырь, который живет монашеским, а не предпринимательским духом, то получают там пользу, исцеление души, утверждение духа и силы для дальнейшего несения своего земного креста.

Независимо от того, расположен ли монастырь высоко в горах, далеко ли в пустынях, либо в центре городской суеты, − монастырская ограда несет свою функцию: она не только оптически, но и духовно ограждает, защищает внутреннюю жизнь монастыря от влияния на нее извне.

Миряне должны приниматься в монастыре радушно, в простоте духа и любви. Они ожидают увидеть в монастырях иную жизнь, «вкусить немного неба» и для этого им совсем не обязательно заводить беседы с монахами. Всё необходимое им дает Сам Господь через участие в монастырских службах, Таинствах Исповеди и Причастия. Да и кратковременное пребывание в среде монашествующих само по себе уже целительно влияет на душу.

«Когда мы пребываем в молчании, − говорил преподобный Серафим Саровский, − тогда диавол ничего не успевает относительно к потаенному сердца человеку; сие же разумей о молчании в разуме. Оно рождает в душе разные плоды Духа. От уединения и молчания рождаются умиление и кротость; в соединении с другими занятиями духа оно возводит человека к благочестию. Плодом молчания есть мир души, безмолвие и постоянная молитва». Путем молчания преподобный Серафим достигал высших духовных дарований и благодатных утешений, ощущая в сердце постоянную радость о Духе Святом, которая изливалась в сердца на него взиравших.

Во вверенном мне монастыре общение между сестрами очень ограничено, но, конечно, не в духе запрета или слепого подчинения. Наш Авва в самом начале нашего основания наставлял нас такими словами: «Блюдите себя от лишних разговоров друг с другом. Особенно в женских монастырях есть такая опасность "заболеть многословием" ...главное внимание уделяйте молитве, потому, что за этим вы и пришли сюда».

Сестра-гостиничная встречает паломников и отвечает на первые возникающие у них вопросы, при желании паломники могут побеседовать с настоятельницей. В современном мире человек не так нуждается в пище телесной, как остро ощущает потребность духовного питания. Болезни современного общества естественным образом ставят перед монастырями новые задачи, требуют особого подхода к их решению. Помочь хотя бы одной семье не разрушиться, поддержать подростков, которые должны выдержать огромное психологическое давление в школах, посильно помочь и подсказать матери не убивать во чреве...

Как же определить ту грань, до которой монахи могут участвовать в жизни мирян?

Об этом спросили преподобного Паисия Афонского, и он ответил: «Монахи могут помогать мирянам до того момента, пока они не увидят, что человек сам себе уже может помочь. Если же мы погружаемся всецело в проблемы и скорби мирян, то мы и сами вскоре станем мирянами. Бывает так, что монах под предлогом помощи мирянам, совершает поступки, которые чужды монашескому духу. В таком случае миряне не получают никакой пользы от помощи, а наоборот − соблазняются, видя в монашествующих привычный им мирской дух. Встречаются монахи, носящие в себе мирской дух, и наоборот − миряне, имеющие в себе монашеский дух. Поэтому при встрече со Христом с одного снимется схима и на другого возложится...»

«Если миряне желают монашеской жизни, то они становятся святыми, а если монах желает мирской жизни, то он идет в ад», - говорил преподобный.Монахи должны стараться помогать всему миру прежде всего своею молитвою, потому что для этого делания им выдается время. Они не связаны житейскими обязанностями и поэтому могут и должны помочь ближним, если сами живут в молитвенном духе.

К сожалению, иногда бывает так, что человек приходит в монастырь со своим мирским настроем и даже со своей профессией. Ожидая ее применения в монастыре, он и не думает со своим «богатством» расставаться. Он фактически вносит с собой в монастырь мирской дух, в котором и продолжает жить. Не имея усердия в исполнении духовного послушания и в отсутствие должного внимания от настоятеля, ум его в основном занят внешними делами и, в конце концов, духовно грубеет так, что и связанному ему невозможно усидеть в своей келии. Он то и дело вращается среди паломников, ищет с ними разговора, желая им помочь, показать им достопримечательности монастыря... и все внимание его обращено на тленное (здания, красиво посаженные цветы, техника, посуда). Такой монах открыто показывает мирянам свое происхождение из глины, а не от Духа Божия.

В каждом монастыре со временем вырабатывается свой опыт хранения тишины и безмолвия. Это зависит от многих как внутренних, так и внешних факторов. Например, можно ли предположить безмолвное житие для монашествующих братьев и сестер, несущих послушание на Святой Земле? Почти невозможно.

Мне известен опыт некоторых монастырей, где по средам и пятницам совсем отключается телефон и работает только факс. Интернет им знаком понаслышке. Тем не менее, один из этих монастырей содержит сиротский дом и дом для престарелых, которые обслуживаются благочестивыми мирянами. Два раза в неделю трудятся в них монахини с медицинским образованием, а также сестры-катехизаторы, но в остальные дни недели эти монахини подвизаются в своем монашеском строю. Мне трудно себе представить, что в Германии, где всего-то два монастыря, можно практиковать отключение телефона на целых два дня... но попробовать можно.

В одном крупном, общежительном монастыре, в котором подвизаются приблизительно 150 сестер, сестры вынуждены находить себе «благодетелей», которые могут оплатить им самое необходимое -медикаменты, ткань на монашескую одежду, дозволенный разовый отпуск в году...

Игумения одного из греческих монастырей рассказывала нам этим летом, что когда она не поехала на похороны своего отца, ее мать и брат не могли в себе этого вместить и возмущались, говоря ей: «Ты в прелести! Это ли проявление любви, о которой вы, монахи, нам говорите?» Ее ответ брату был следующим: «Жизнь отцу нашему я все равно вернуть не смогу, но помочь ему молитвою могу. Я приехала сюда, в монастырь, чтобы отсюда уехать в Царствие Небесное, другого маршрута у меня нет». Только по истечении некоторого времени, слава Богу, родственники поняли ее поступок.

Общение с миром создает препятствие для общения с Богом, так как физически невозможно разговаривать одновременно с двумя собеседниками. Внимая одному, оставляем другого собеседника и наоборот. Кроме того, опыт показывает, что при общении с мирскими людьми в душе монаха непременно остаются зрительные, либо звуковые впечатления, которые впоследствии ведут к рассеянию ума и являются дополнительною помехою при умном делании, а в худших случаях − приманкой врага.

Наш Авва говорит: «При общении с ближним своим мысленно выстраивай Троицу: ты - Бог − ближний. И так будешь приучать себя видеть ближнего своего через Христа, как посланника Божия».

Немного из нашего опыта.

На сегодня наш монастырь является единственным православным женским монастырем на территории Германии. К нам приезжают паломники из всех православных юрисдикций, со всего мира, и каждый со своим народным темпераментом и церковными традициями. На каждой двери гостевой келии висит памятка паломникам на русском и немецком языках, с помощью которой паломники легко могут ориентироваться в распорядке дня, богослужений и общих правил поведения в обители. День начинается с вечера, и богослужебный цикл в монастыре начинается в 18:00 вечера − девятым часом и вечерней, после чего ставится трапеза как для насельниц, так и для паломников. В 20:00 мы служим малое повечерие с каноном Божией Матери из октоиха и, после совместных молитв на сон грядущий, совершается чин прощения. После этого сестры молча расходятся по келиям.

«При выходе из церкви мы не должны бросать молитву, как тряпку, а бережно и в полном молчании нести ее в свою келию», − так наставляет нас наш Авва. «Монахи должны входить в свои келии, как священник в алтарь», − говорит Владыка. С 4:00 до 7:00 утра читаются утренние молитвы, поются полунощница, утреня и часы с изобразительными; в дни, когда служится Литургия, изобразительны опускаются. После предложенной трапезы или чая, в зависимости от дня недели, начинаются послушания. С 12:00 до 13:45 монастырь закрывается для отдыха и сестры и паломницы находятся в своих келиях. После отдыха 15-минутный чай для всех и с 14:00 до 16:00 опять послушания. С 16:00 до 18:00 время келейного правила и духовного чтения. В это время монастырь закрыт для общения с миром. Паломникам в эти часы, так же, как и сестрам, нет благословения заниматься чем-нибудь другим или ходить по монастырю, нарушая тишину. Пребывание паломников у нас длится три дня. По желанию паломников и при условии их участия во всех монастырских богослужениях, им благословляется быть дольше. Мы призываем паломников с детьми будить детей и приводить их хотя бы на часть службы. Такой опыт я видела в Аризоне, у старца Ефрема, где дети от пяти лет, совершенно бодренькие, приходили на ночное богослужение, которое начинается около часа ночи... и ждали святого Причастия. Такой опыт подростков формирует их души иногда на всю жизнь.

В нашем монастыре первый этаж занимают гостиничные келии для паломниц, а на втором этаже находятся келии насельниц. В одном здании с общим коридором и трапезной практически вплотную встречаются два разных мира. Паломники принимаются как временно вливающиеся в уже действующий ритм монастырской жизни. Участвуя в богослужениях и послушаниях, а нередко трудясь вместе с сестрами, они не имеют благословения разговаривать с ними, так же как и сестрам не благословляется вести разговоры с паломниками. На послушаниях как насельницы, так и паломники вполголоса творят Иисусову молитву. Когда она звучит на послушаниях в монастыре, то, с одной стороны, она защищает монашествующих от лишнего внешнего вторжения. А с другой стороны, воспринимая ее слухом, легче оставаться в молитве, в памятовании о Христе, так как всем нам известно, на какие полеты способен ум человека, приступающего к молитве.

Таким образом, монахи и миряне, приобщаясь из одной Чаши и посредством молитвы общаясь в монастыре с Богом, общаются тем самым и друг с другом. Именно молитвенное общение позволяет монахам и мирянам сохранить не расстроенной эту священную параллель между ними, которая ведет к одной цели - соединению со Христом!

Монашество утвердилось и живет как «армия священных», град монашеский и ангельский.

Монастыри - благословение Божие в современном мире!

Первая попытка

Я уходил в монастырь несколько раз. Первое желание возникло, когда мне было 14 лет. Тогда я жил в Минске, учился на первом курсе музыкального училища. Только-только начал ходить в церковь и попросился петь в церковный хор кафедрального собора. В лавке одной из минских церквей мне случайно попалось на глаза подробное житие преподобного Серафима Саровского - толстая книга, около 300 страниц. Я её прочитал одним махом и тут же захотел последовать примеру святого.

Вскоре у меня появилась возможность посетить несколько белорусских и российских монастырей в качестве гостя и паломника. В одном из них я подружился с братией, которая на тот момент состояла всего из двух монахов и одного послушника. С тех пор я периодически приезжал в этот монастырь пожить. По разным причинам, в том числе в силу юного возраста, в те годы мне не удалось осуществить свою мечту.

Второй раз я задумался о монашестве годы спустя. Несколько лет я выбирал между разными монастырями - от Санкт-Петербурга до горных грузинских монастырей. Ездил туда в гости, присматривался. Наконец выбрал Свято-Ильинский монастырь Одесской епархии Московского патриархата, в который и поступил в качестве послушника. Кстати говоря, с его наместником мы познакомились и долго общались перед реальной встречей в одной из социальных сетей.

Монастырская жизнь

Переступив с вещами порог монастыря, я осознал, что мои переживания и сомнения позади: я дома, теперь меня ждёт пусть сложная, но понятная и светлая жизнь, полная душевных подвигов. Это было тихое счастье.

Монастырь находится в самом центре города. Нам можно было свободно выходить за территорию на непродолжительное время. Можно было даже ходить на море, но для более длительного отсутствия нужно было получать разрешение наместника или благочинного. Если надо уехать за пределы города, разрешение должно было быть в письменной форме. Дело в том, что существует очень много обманщиков, которые надевают на себя облачение и выдают себя за священнослужителей, монахов или послушников, но при этом не имеют никакого отношения ни к духовенству, ни к монашеству. Эти люди ходят по городам и сёлам, собирают пожертвования. Разрешение из монастыря было своего рода щитом: чуть что, без проблем можно было доказать, что ты свой, настоящий.

В самом монастыре у меня была отдельная келья, и за это я благодарен наместнику. Большинство послушников и даже некоторые монахи жили по двое. Все удобства находились на этаже. В корпусе всегда были чистота и порядок. За этим следили гражданские работники монастыря: уборщики, прачки и другие сотрудники. Все бытовые потребности удовлетворялись с избытком: нас прекрасно кормили в братской трапезной, смотрели сквозь пальцы на то, что по кельям у нас были ещё и свои собственные продукты.

Очень большую радость я испытывал, когда в трапезной подавали что-нибудь вкусненькое! Например, красную рыбу, икру, хорошее вино. Мясные продукты в общей трапезной не употреблялись, но нам не запрещалось их есть. Поэтому когда удавалось купить что-то за пределами монастыря и затащить это к себе в келью, я тоже радовался. Не имея священного сана, возможностей заработать деньги самому было мало. Например, платили, кажется, 50 гривен за колокольный звон во время венчания. Этого хватало или на то, чтобы положить на телефон, или на то, чтобы купить что-то вкусное. Более серьёзные потребности обеспечивались за счёт монастыря.

Вставали мы в 5:30, за исключением воскресных дней и крупных церковных праздников (в такие дни служилось две или три литургии, и каждый вставал в зависимости от того, на какой литургии он хотел или должен был по расписанию присутствовать или служить). В 6:00 начиналось утреннее монашеское молитвенное правило. На нём должна была присутствовать вся братия, кроме больных, отсутствующих и так далее. Далее в 7:00 начиналась литургия, на которую в обязательном порядке оставались служащий священник, диакон и дежурный пономарь. Остальные - по желанию.

Я в это время или шёл в канцелярию на послушание, или возвращался в келью, чтобы поспать ещё несколько часов. В 9 или 10 часов утра (точно уже не помню) был завтрак, на котором присутствовать было необязательно. В 13 или 14 часов был обед с обязательным присутствием всей братии. За обедом читались жития святых, память которых совершалась в тот день, а также делались важные объявления монастырским начальством. В 17 часов начиналась вечерняя служба, после которой - ужин и вечернее монашеское молитвенное правило. Время отхода ко сну никак не регламентировалось, но если на следующее утро кто-то из братии просыпал правило, к нему отправляли с особым приглашением.

Однажды довелось отпевать иеромонаха. Молодой был очень. Чуть старше меня. Я его и не знал при жизни. Говорят, жил в нашем монастыре, потом куда-то уехал и залетел под запрет. Так и умер. Но отпевали, естественно, как священника. Так вот, мы всей братией круглосуточно у гроба читали Псалтырь. Моё дежурство один раз пришлось на ночное время. В храме был только гроб с телом и я. И так несколько часов, пока меня не сменил следующий. Страха не было, хотя Гоголя вспоминал несколько раз, да. Была ли жалость? Не знаю даже. Ни жизнь, ни смерть не в наших руках, поэтому жалей - не жалей... Надеялся только, что он успел покаяться перед смертью. Как и каждому из нас надо будет успеть.

Проказы послушников

На Пасху после длительного поста я так сильно проголодался, что, не дождавшись общей праздничной трапезы, побежал через дорогу в "Макдоналдс". Прямо в подряснике! У меня и у любого другого была такая возможность, и никто никаких замечаний не делал. Кстати говоря, многие, выходя из монастыря, переодевались в гражданскую одежду. Я же с облачением не расставался никогда. Пока жил в монастыре, у меня просто-напросто не было вообще никакой светской одежды, кроме кофт и штанов, которые нужно было надевать под подрясник в холодную погоду, чтобы не замёрзнуть.

В самом монастыре одной из забав послушников было фантазирование на тему того, кому какое имя дадут при постриге. Обычно его до последнего момента знают только тот, кто постригает, и правящий архиерей. Сам послушник о своём новом имени узнаёт только под ножницами, вот мы и шутили: находили самые экзотические церковные имена и называли ими друг друга.

И наказания

За систематические опоздания могли поставить на поклоны, в самых тяжёлых случаях - на солею (место рядом с алтарём) перед прихожанами, но делалось это крайне редко и всегда обоснованно.

Бывало, кто-то уезжал без разрешения на несколько дней. Один раз это сделал священник. Возвращали его с помощью наместника прямо по телефону. Но опять же, все такие случаи были как детские шалости в большой семье. Родители могут поругать, но не более того.

С одним трудником был весёлый случай. Трудник - это мирянин, светский человек , который пришёл в монастырь потрудиться. Он не относится к братии монастыря и не имеет никаких обязательств перед монастырём, кроме общецерковных и общегражданских (не убей, не укради и другое). В любой момент трудник может уйти, а может и, наоборот, стать послушником и пойти по монашескому пути. Так вот, одного трудника поставили на проходную монастыря. Приехал к наместнику друг и говорит: "Какая у вас в монастыре парковка дешёвая!". А она там вообще бесплатная! Выяснилось, что этот самый трудник брал с посетителей деньги за парковку. Его, конечно, сильно пожурили за это, но выгонять не стали.

Самое сложное

Когда я приезжал ещё только в гости, наместник меня предупреждал, что реальная жизнь в монастыре отличается от того, что пишут в житиях и других книгах. Готовил меня к тому, чтобы я снял розовые очки. То есть в какой-то мере я был предупреждён о некоторых негативных вещах, которые могут иметь место, но не ко всему был готов.

Как и в любой другой организации, в монастыре, конечно, есть очень разные люди. Были и такие, которые старались выслужиться перед начальством, зазнавались перед братией и так далее. Например, как-то раз пришёл к нам один иеромонах, находившийся под запретом. Это означает, что правящий архиерей за какую-то провинность в качестве наказания временно (обычно - до раскаяния) запретил ему священнодействовать, но сам священный сан при этом не снимался. Мы с этим отцом были ровесниками и поначалу сдружились, общались на духовные темы. Один раз он даже нарисовал на меня добрую карикатуру. До сих пор её храню у себя.

Чем ближе шло дело к снятию с него запрета, тем сильнее я замечал, что он ведёт себя со мной всё более высокомерно. Его назначили помощником ризничего (ризничий отвечает за все богослужебные облачения), а я был пономарём, то есть во время исполнения своих обязанностей находился в непосредственном подчинении и у ризничего, и у его помощника. И здесь тоже стало заметно, как он по-другому стал ко мне относиться, но апофеозом стало его требование обращаться к нему на вы после того, как с него был снят запрет.

Для меня самыми сложными не только в монастырской, но и в мирской жизни являются субординация и трудовая дисциплина. В монастыре общаться на равных с вышестоящими по званию или должности отцами было абсолютно невозможно. Рука начальства была видна всегда и везде. Это не только и не всегда наместник или благочинный. Это мог быть тот же самый ризничий и любой, кто находится выше тебя в монастырской иерархии. Что бы ни случилось, не позднее чем через час об этом уже знали на самом верху.

Хотя были среди братии и такие, с кем я прекрасно находил общий язык, несмотря не только на огромное расстояние в иерархической структуре, но и на солидную разницу в возрасте. Как-то раз я приехал в отпуск домой и очень хотел попасть на приём к тогдашнему минскому митрополиту Филарету. Я задумывался о моей дальнейшей судьбе и очень хотел посоветоваться с ним. Мы часто встречались, когда я делал первые шаги в церкви, но я не был уверен, вспомнит ли он меня и примет ли. Так совпало, что в очереди оказалось много маститых минских священников: настоятелей крупных храмов, протоиереев. И тут выходит митрополит, показывает рукой на меня и зовёт к себе в кабинет. Впереди всех настоятелей и протоиереев!

Выслушал он меня внимательно, потом рассказывал долго о своём монашеском опыте. Очень долго рассказывал. Когда я вышел из кабинета, вся очередь из протоиереев и настоятелей очень сильно на меня косилась, а один настоятель, знакомый ещё по старым временам, взял и сказал мне при всех: "Ну ты столько там пробыл, что оттуда должен был выйти с панагией". Панагия - это такой знак отличия, который носят епископы и выше. Очередь рассмеялась, произошла разрядка напряжённости, а вот секретарь митрополита потом очень ругался, что я так долго занимал время митрополита.

Туризм и эмиграция

Шли месяцы, а со мной в монастыре абсолютно ничего не происходило. Я очень сильно желал пострига, рукоположения и дальнейшего служения в священном сане. Скрывать не буду, были у меня и архиерейские амбиции. Если в 14 лет я жаждал аскетического монашества и полного удаления от мира, то когда мне было 27 лет, одним из главных мотивов поступления в монастырь была епископская хиротония. Я даже в мыслях постоянно представлял себя на архиерейской должности и в архиерейском облачении. Одним из главных моих послушаний в монастыре была работа в канцелярии наместника. Через канцелярию проходили документы на рукоположение некоторых семинаристов и других ставленников (кандидатов в священный сан), а также на монашеские постриги в нашем монастыре.

Через меня проходило немало ставленников и кандидатов на монашеский постриг. Некоторые на моих глазах проходили путь от мирянина до иеромонаха и получали назначения на приходы. Со мной же, как я уже сказал, абсолютно ничего не происходило! И вообще мне казалось, что наместник, который был ещё и моим духовником, в некоторой степени отдалил меня от себя. До поступления в монастырь мы дружили, общались. Когда я приезжал в монастырь в качестве гостя, он постоянно брал меня с собой в поездки. Когда я приехал в этот же монастырь с вещами, поначалу мне казалось, что наместника как будто подменили. "Не путай туризм и эмиграцию", - шутили некоторые собратья. Во многом из-за этого я и решил уйти. Если бы я не почувствовал, что наместник изменил своё отношение ко мне, или если бы я хотя бы понял причину таких изменений, возможно, я бы остался в монастыре. А так я почувствовал себя ненужным в этом месте.

С чистого листа

У меня был доступ в Интернет, я мог советоваться по любым вопросам с очень опытными духовными лицами. Я рассказал о себе всё: что хочу, чего не хочу, что чувствую, к чему готов, а к чему нет. Двое священнослужителей посоветовали мне уйти.

Уходил я с большим разочарованием, с обидой на наместника. Но я ни о чём не жалею и очень благодарен монастырю и братии за полученный опыт. Когда я уходил, наместник мне сказал, что мог пять раз постричь меня в монашество, но что-то его останавливало.

Когда уходил, страха не было. Был такой прыжок в неизвестность, ощущение свободы. Так бывает, когда наконец принимаешь решение, которое кажется правильным.

Я начал свою жизнь полностью с чистого листа. Когда я решил уйти из монастыря, у меня не было не только гражданской одежды, но и денег. Вообще ничего не было, кроме гитары, микрофона, усилителя и своей личной библиотеки. Я привёз её с собой ещё из мирской жизни. В основном это были церковные книги, но попадались и светские. Первые я договорился продать через монастырскую лавку, вторые отнёс на городской книжный рынок и продал там. Так у меня появилось некоторое количество денег. Ещё помогли несколько друзей - прислали мне денежные переводы.

На билет в один конец деньги дал наместник монастыря (мы с ним в итоге помирились. Владыка - прекраснейший человек и хороший монах. Общаться с ним даже раз в несколько лет - очень большая радость). У меня был выбор, куда уезжать: или в Москву, или в Минск, где я жил, учился и работал много лет, или в Тбилиси, где я родился. Я выбрал последний вариант и уже через несколько дней был на корабле, который вёз меня в Грузию.

В Тбилиси меня встречали друзья. Они же помогли снять квартиру и начать новую жизнь. Через четыре месяца я вернулся в Россию, где постоянно живу до настоящего времени. После долгих странствий я наконец нашёл своё место именно здесь. Сегодня у меня свой маленький бизнес: я индивидуальный предприниматель, оказываю услуги по письменному и устному переводу, а также юридические услуги. О монастырской жизни вспоминаю с теплом.

Монашество, добровольное отречение от мирских радостей – это поступок, образ жизни, сходный с подвигом. В монастыре невозможно спрятаться от каких-либо проблем, и те, кто не может найти своего предназначения в мирской жизни, в большинстве случаев не находят его и в обители. В убежище монахи не отказывают ни кому, но истинное монашество – это удел сильных духом женщин и мужчин. Далеко не всякому человеку по силам жить ежечасно по законам милосердия и любви к ближнему, трудолюбия, соблюдать неуклонно все заповеди Божьи, и раствориться в христианстве, забыв о себе и отрекшись от всего мирского.

Как устроена жизнь монахинь

Те, кто ищут покоя и умиротворения, пытаются уйти от проблем, спрятавшись за стенами монастыря, как правило, не знают ничего о том, монахини в монастыре.

Многие женщины считают, что монахини с раннего утра и до поздней ночи молятся, ища спасения и отпущения грехов своих и всего человечества, но это не так. На чтение молитв ежедневно отводится не более 4-6 часов, а остальное время посвящается выполнению определенных обязанностей, так называемых послушаний. Для кого-то из сестер послушание заключается в выполнении огородных работ, кто-то работает на кухне, а кто-то занимается вышивкой, уборкой или уходом за больными. Все, что необходимо для жизни, монахини производят и выращивают сами.

Обращаться за медицинской помощью послушницам и монахиням не запрещено. Более того, в каждом монастыре есть сестра с медицинским образованием и определенным опытом работы в этой области.

Мирские люди почему-то считают, что монахини ограничены в общении, как с внешним миром, так и друг с другом. Это мнение ошибочно – сестрам позволено общаться меж собой и с людьми, не имеющими никакого отношения к монастырю и к служению Господу. Но праздное пустословие не приветствуется, беседа всегда сводится к канонам христианства, заповедям Божьим и служению Господу. Кроме того, доносить законы христианства и служить примером послушания для – это и есть одна из главных обязанностей и своеобразное предназначение монахини.

Просмотр телепередач светской литературы в монастыре не приветствуется, хотя и то, и другое здесь есть. Но газеты и телевидение воспринимаются обитателями монастыря не как развлечение, а как источник информации о происходящем вне стен их проживания.

Как становятся монахинями

Стать монахиней не так просто, как считают многие. После прихода в монастырь девушке дается время, причем не менее 1 года, на осмысление своего выбора и ознакомление с жизнью монахинь. За этот год она проходит путь от паломницы до трудницы.

Паломницы не допускаются к общей трапезе, не присутствуют на богослужениях и не общаются с монахинями. Если стремление служить Богу не пропадает за время затворничества, то девушка становится и получает право участвовать в жизни монастыря наравне со всеми его обитателями.

После подачи прошения на постриг проходит не менее 3-х лет, прежде чем происходит таинство посвящения и девушка становится истинной монахиней.