Судьба человека, шолохов михаил александрович. Судьба человека шолохов

«Судьба человека» Шолохов в сокращении напомнит основе события рассказа.

«Судьба человека» в сокращении

Звали мужчину Андрей Соколов. Родом он был из Воронежской губернии. Во время Гражданской войны он был в Красной Армии, затем уехал служить на Кубань. Родители Андрея умерли от голода, а он выжил. По возвращении продал хату и перебрался в Воронеж. Там он работал плотником, затем слесарем. Вскоре женился на очень хорошей девушке Ирине – сироте из детдома. Они любили друг друга, растили сына, и двух дочерей. С 1929 года он работал шофером грузовика. Когда началась война, его призвали.

Первая послевоенная зима… Перебираясь через Дон в станицу Буканскую, повествователь застрял в непролазной грязи. Снег таял, да еще и река разлилась на целый километр. Вместе с каким-то шофером он переплыл реку, там присел на плетень, и хотел было перекурить, но сигареты промокли во время переправы. Шофер уже отчалил обратно и обещал вернуться через два часа. Так и остался он скучать в одиночестве. Вскоре к нему подошел какой-то мужчина с ребенком лет пяти-шести и между ними завязался разговор. Мужчина был шофером грузовой машины, а во время войны служил на фронте. Заметив промокшие сигареты, он угостил рассказчика своим табаком и поделился историей из жизни.

Звали его Андрей Соколов. Он был уроженцем Воронежской губернии. Во время Гражданской войны он был в Красной Армии, затем уехал служить на Кубань. Родители Андрея умерли от голода, а он выжил. По возвращении продал хату и перебрался в Воронеж. Там он работал плотником, затем слесарем. Вскоре женился на очень хорошей девушке Ирине – сироте из детдома. Они любили друг друга, растили сына, и двух дочерей. С 1929 года он работал шофером грузовика. Когда началась война, его призвали.

Всей семьей провожали на фронт Андрея. Если дети еще как-то держались, то жена Ирина была совсем расстроена, говорила, что, возможно, это их последняя встреча. На фронте он был шофером, писал нечасто, так как хорошего было мало, русские чаще отступали тогда. Он был дважды слегка ранен. В 1942-м он оказался под Лозовеньками, имел неосторожность попасть в плен, когда отвозил боеприпасы для своих. Машину по дороге подстрелили, когда он очнулся, то был в окружении немцев. Прятаться не стал, хотел умереть достойно, но они убивать его не стали, только отобрали сапоги и отправили назад. Через некоторое время его нагнала колонна пленных. Ночевали в церкви. За ночь произошло несколько важных событий. Во-первых, какой-то военврач вправил ему вывихнутую руку. Во-вторых, он сам спас какого-то взводного, которого хотели выдать как коммуниста немцам. Ну, а в-третьих, фашисты застрелили верующего, который просился выйти из церкви в туалет.

На следующий день расстреляли какого-то еврея, возможно, того самого военврача, и еще троих русских, которые внешне напоминали евреев. Колонну пленных повели дальше на запад. Соколов не раз думал о побеге, но ему не выпадал удобный случай. Как-то ему все-таки удалось бежать, пока охранники отвлеклись, но по дороге его догнали немцы с овчарками. Он месяц просидел в карцере, а потом был отправлен в Германию, где провел два года. Не раз был на волосок от смерти. Так, однажды его вызвал к себе комендант лагеря Мюллер за неосторожные высказывания о немцах. Русским комендант владел в совершенстве, так что переводчик не понадобился. В кабинете было все лагерное начальство. Мюллер собирался вывести его во двор и расстрелять, но перед смертью предложил выпить водки за победу немецкого оружия и закусить хлебом с салом. Соколов отказался, сказал, что не пьет. После этого комендант лагеря сказал ему: «Вот что, Соколов, ты - настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я - тоже солдат и уважаю достойных противников. Стрелять я тебя не буду.»

Тем более что ими был взят целиком Сталинград, так что день у немцев был радостный, не хотели себе настроение портить. Мюллер отпустил его в блок, а в придачу дал целую буханку хлеба с куском сала. Вернулся он изрядно захмелевший. Удивленным товарищам рассказал, что произошло, и поделился с ними харчами.

В 1944-м ситуация на фронте изменилась в пользу Советской Армии. К пленным уже относились лучше, давали более посильные работы. Андрей был шофером немецкого майора-инженера, который хорошо к нему относился. Как-то в июне по дороге в город Соколов оглушил майора, забрал у него пистолет и бежал. Как назло из блиндажа выскочили автоматчики и начали стрелять, а с другой стороны начали палить свои. Ветровое стекло было пробито, радиатор прострелен. Но тут показался лесок над озером. Наши ринулись к машине, а Андрей вышел из нее и стал землю родную целовать, да так, что аж дышать нечем было. Его тут же отправили в госпиталь подлечиться и набраться сил. Он оттуда сразу же жене написал, но в ответ пришло письмо от соседа Ивана Тимофеевича. В нем говорилось, что в 1942-м в его дом попала бомба, жена с дочерьми погибли, а сына не было дома.

Как только выписался Соколов, сразу же отправился в Воронеж. Хотел посмотреть на воронку, что осталась от его дома и на место, где погибли его родные. Затем он отправился на вокзал, в тот же день вернулся в свою дивизию. Месяца через три нашелся сын Анатолий, о чем написал ему тот же сосед. Оказывается, что сын отучился в артиллерийском училище и славился хорошими математическими способностями. Окончив училище с отличием, он быстро получил звание капитана и командовал батареей. Имел немало наград и медалей. В мае 1945-го Анатолий был убит немецким снайпером. Когда Андрей демобилизовался, он не захотел возвращаться в Воронеж, а поехал к другу в Урюпинск. Друг с женой были бездетными, жили в небольшом домике. У приятеля была инвалидность, но он работал шофером. Так, они его и приютили.

Вскоре Соколов познакомился с сиротой Ваней. Мать мальчишки погибла во время эвакуации, а отец – на фронте. Андрей подобрал Ванюшку и сказал ему, что он его отец. Тот поверил и очень обрадовался. Так и жили они в Урюпинске. Жена друга помогала присматривать за ним. Вскоре с Соколовым произошла странная неожиданность. Как-то в ноябре по дороге он ехал по грязи, машину занесло, и он сбил корову. Бабы подняли крик, автоинспектор отобрал у него шоферскую книжку, а корова, как ни в чем не бывало, встала и пошла себе скакать. Зимой пришлось работать плотником, а потом один приятель-шофер из Кашарского района пригласил к себе. Сказал, что полгодика может придется плотником поработать, а потом выдадут ему новую книжку. Вот они с сыном Ванюшей и командировались в Кашары.

Не случись бы этой аварии с коровой, Соколов все равно долго в Урюпинске не задержался бы. Тоска не давала ему долго засиживаться на одном месте. Он надеялся угомониться, когда Ванюша подрастет и пойдет в школу. Тогда, может и осядет где-нибудь. Тут рассказ подошел к концу, так как за Соколовым и его сыночком подъехала лодка. Рассказчик тепло распрощался с этими чужими, но за пару часов ставшими для него близкими людьми. Два осиротевших человека, две песчинки в огромном мире, подумал он. Куда же теперь их забросит судьба?

Первая послевоенная весна. День начинается с верхнего Дона. Рассказчик ехал на телеге со своим знакомым в станицу Бухановскую. Вокруг все таяло, и поэтому ехать было крайне сложно. Они доехали до реки Еленки, возле хутора Моховского. Эта река имеет свойство быть большой зимой и мелкой летом. Далее рассказчик и шафер переплывают реку на лодке.

И затем этот самый шофер подогнал к реке машину марки «Виллис». Затем он снова сел в лодку и отправился, обратно обещая, вернутся через 2 часа.

Рассказчик хотел было покурить в одиночестве. Но сигареты намокли. И тут подошел не знакомый ему мужчина. Его звали Андрей Соколов. Он подумал, что рассказчик шофер. Коллега так сказать. Потому что сам соколов работал шофером. Рассказчик же решил не выдавать настоящую профессию даже для читателей. И сказал, что он шофер и ждет начальство. Соколов предложил рассказчику покурить. Они разговорились. Рассказчик мало говорил из-за неловкого чувства обмана. И поэтому больше слушал.

Соколов рассказывал о разных жизненные периодах.

Поначалу жизнь его была обыкновенная. Сам он уроженец воронежской губернии 1900 года рождения. В гражданскую войну был в красной армии, дивизии Киквидзе. В голодный 22ой год подался на Кубань. Ишачить на кулаков, потому и уцелел. А отец с матерью и сестренкой дома умерли с голода. Остался один. Родни вовсе нет. Через год вернулся с Кубани, продал дом, поехал в Воронеж. Поначалу работал в плотницкой артели, потом пошел на завод выучился на слесаря. В скором времени женился. Жена выросла в детском доме. Сирота. Харошая жена была. Смирная угодливая и умница. Не ровня ему. Если смотреть со стороны, то она не такая уж и видная была, но Соколов со стороны на нее и не смотрел, а только в упор. И для него не было красивее или желаннее женщины, не было и не будет.

«Придёшь с работы усталый, а иной раз и злой, как черт. Нет, на грубое слово она тебе не нагрубит в ответ. Ласковая, тихая, не знает, где тебя усадить, бьётся, чтобы и при малом достатке сладкий кусок тебе сготовить. Смотришь на неё и отходишь сердцем, а спустя немного обнимешь её, скажешь: «Прости, милая Иринка, нахамил я тебе. Понимаешь, с работой у меня нынче не заладилось». И опять у нас мир, и у меня покой на душе.»

Все он о своей жене говорил. Рассказал что даже когда он выпивал с товарищами – слова ему не сказала. А когда родились дети: сын и две дочери, сам перестал пить совсем. Потом началась война. Его забрали на фронт. Жена, когда провожала на фронт дала понять, что не надеется на его возращение. На войне он был шофером и два раза получал ранения.

В мае 1942 года соколов оказался в тылу врага. Так как накануне он вызвался отвозить боеприпасы и снаряд упал рядом с ним. От взрыва Соколов потерял сознание. В тылу врага его хотели убить немцы, но один другого остановил. И они сняли с Соколова обувь и отправили босиком на запад идти пеши. Его догнали такие же пленные и они долго шли, но уже вместе. Ночевали в церкви, там произошел ряд интересных событий. Соколову вправили вывихнутую руку. Также Соколов задушил предателя, перед этим спас жизнь какому то взводному. И фашисты застрелили верующего, который просил выпустить его из церкви в туалет, а не справлял нужду прям в ней. Потом убили еврея и трех русских похожих на евреев. Отряд пленных пошел дальше. Соколов сбежал при первой же возможности. Их заставили копать могилы, охрана отвернулась, вот он и убежал. Долго за ним гнались и поймали его только лишь на четвертые сутки, собаки при этом его чуть не загрызли.

Месяц держали в карцере, а потом отправили в Германию. За все пребывание в тылу во многих местах он работал. Его снова хотели расстрелять за слова о размере могил для пленных. В этот раз соколов смело заявил немцам, что те пусть, как хотят, хотят убивать пусть убивают, нет значит нет. Его вывели на улицу. И перед смертью дали стакан шнапса хлеб и сало, чтоб тот выпел перед расстрелом за победу немецких фашистов. Соколов отказался. А когда предложили за смерть свою выпить – выпил, но не закусывал. Предложили еще раз, он снова выпил и снова не закусывал. Сказал, мол, не будет он есть еду врага. Немцы рассмеялись, и стали как-то мягче смотреть на Соколова. Налили ему третий раз, он откусил малюсенький кусочек хлеба. Хотел показать, что даже если он с голоду умирать будет подачек врага не возьмет.

После этого комендант Мюллер встал серьезный, но без оружия. Сказал, что Соколов храбрый, а он уважает таких. Поэтому стрелять не будет и тем более у них плюс ко всему большая радость. Их войска захватили Сталинград. За смелость Соколову дали буханку хлеба и кусок сала, который он разделил между своими товарищами поровну.

В 44ом он работал шофером у немецкого майора-инженера. Однажды по дороге Соколов оглушил майора, забрал пистолет и погнал машину туда, где бой идет. В машину стреляли, как немцы, так и русские. Так он и освободился из плена. Соколова отправили в госпиталь, где он написал письмо жене но ответ пришел от соседа, в котором говорилось, что в 42ом бомба попала в дом в следствии чего жена и две дочери погибли. Сына дома не было. После этого сын ушел на фронт добровольцем. А соколов после выписки отправился снова в дивизию. Через три месяца Соколову пришло письмо от сына Анатолия. Он оказывается после обучения пошел на фронт и уже получил звание капитана. Командует батареей «Сорокопяток», имеет шесть орденов и медали. Но 9 мая 1945 года, сына убил снайпер.

После войны Соколова приютили его товарищи с Урюпинска. Они были бездетны. По дороге Соколов подобрал сироту Ваню, сказав, что он его отец. Настоящие родители мальчика погибли на войне. Ваня поверил. Усыновил Соколов мальчика. Жена товарища помогала смотреть за ребенком. Чуть позже у Соколова забрали шоферскую книжку. Потому что его как то занесло на машине и он сбил корову, все расшумелись. Корова та встала и пошла себе дальше, а вот книжку отобрали. Сколов работал плотником, потом он и его сын переехали в Кашары к другому товарищу.

Андрей Соколов

Весна. Верхний Дон. Рассказчик с товарищем ехал на бричке, запряжённой двумя лошадьми, в станицу Букановскую. Ехать было трудно - снег начал таять, грязь непролазная. А тут возле хутора Моховского река Еланка. Мелкая летом, сейчас разлилась на целый километр. Вместе с неизвестно откуда взявшимся шофером рассказчик переплывает реку на какой-то полуразвалившейся лодке. Шофер подогнал к реке стоявший в сарае автомобиль марки Виллис, сел в лодку и отправился обратно. Обещал вернуться через два часа.

Рассказчик присел на поваленный плетень и хотел было закурить - но сигареты намокли во время переправы. Так бы и скучать ему два часа в тишине, одиночестве, без еды, воды, выпивки и курева - как подошёл к нему мужчина с ребёнком, поздоровался. Мужчина (это и был главный герой дальнейшего повествования Андрей Соколов) принял рассказчика за шофера - из-за стоявшего рядом автомобиля и подошёл пообщаться с коллегой: он сам был шофером, только на грузовой машине. Рассказчик не стал расстраивать собеседника, раскрывая подлинную свою профессию (так и оставшуюся неизвестной для читателя) и соврал, что ждёт начальство.

Соколов ответил, что не торопится, а перекурить охота. В одиночестве курить скучно. Увидев разложенные для просушки сигареты, он угостил рассказчика собственным табаком.

Закурили они, разговорились. Рассказчику неловко было из-за мелкого обмана, поэтому он больше слушал, а говорил Соколов.

Довоенная жизнь Соколова

Поначалу жизнь моя была обыкновенная. Сам я уроженец Воронежской губернии, с тысяча девятьсотого года рождения. В гражданскую войну был в Красной Армии, в дивизии Киквидзе. В голодный двадцать второй год подался на Кубань, ишачить на кулаков, потому и уцелел. А отец с матерью и сестренкой дома померли от голода. Остался один. Родни - хоть шаром покати, - нигде, никого, ни одной души. Ну, через год вернулся с Кубани, хатенку продал, поехал в Воронеж. Поначалу работал в плотницкой артели, потом пошел на завод, выучился на слесаря. Вскорости женился. Жена воспитывалась в детском доме. Сиротка. Хорошая попалась мне девка! Смирная веселая, угодливая и умница, не мне чета. Она с детства узнала, почем фунт лиха стоит, может, это и сказалось на её характере. Со стороны глядеть - не так уж она была из себя видная, но ведь я-то не со стороны на нее глядел, а в упор. И не было для меня красивее и желанней её, не было на свете и не будет!

Придешь с работы усталый, а иной раз и злой, как черт. Нет, на грубое слово она тебе не нагрубит в ответ. Ласковая, тихая, не знает, где тебя усадить, бьется, чтобы и при малом достатке сладкий кусок тебе сготовить. Смотришь на нее и отходишь сердцем, а спустя немного обнимешь её, скажешь: «Прости, милая Иринка, нахамил я тебе. Понимаешь, с работой у меня нынче не заладилось». И опять у нас мир, и у меня покой на душе.

Дальше рассказывал опять таки про жену, как она его любила и не упрекала даже тогда, когда приходилось выпить лишнего с товарищами. Но вскоре родились у них дети - сын, а потом - две дочери. Тогда с выпивками было покончено - разве что кружку пива в выходной себе позволял.

В 1929 увлекли его машины. Стал он шофером грузовика. Жил себе поживал да добра наживал. А тут - война.

Война и пленение

На фронт провожала его вся семья. Дети держали себя в руках, но жена очень расстроилась - в последний раз мол видимся, Андрюша… В общем и так тошно, а тут ещё и жена заживо хоронит. В расстроенных чувствах уехал на фронт.

На войне он тоже был шофёром. Дважды легко ранили.

В мае 1942 года оказался под Лозовеньками. Немцы шли в наступление, а он вызвался на передний край везти боеприпасы нашей артиллерийской батарее. Боеприпасы не довёз - снаряд упал совсем близко, взрывной волной перевернуло машину. Соколов потерял сознание. Когда очнулся - понял, что находится в тылу врага: бой гремел где-то сзади, а мимо шли танки. Притворился мёртвым. Когда решил, что все прошли - голову приподнял, увидел идущих прямо к нему шестерых фашистов с автоматами. Спрятаться было негде, поэтому решил умереть достойно - встал, хотя еле мог стоять на ногах - и смотрел на них. Один из солдат хотел застрелить его - но другой удержал. Сняли с Соколова сапоги и отправили пешком на запад.

Через некоторое время догнала еле шедшего Соколова колонна пленных из той же дивизии, что он сам. С ними шёл дальше.

Ночевали в церкви. За ночь случилось 3 заслуживающих внимания события:

а) Некий человек, представившийся как военврач, вправил Соколову вывихнутую во время падения из грузовика руку.

б) Соколов спас от смерти незнакомого ему взводного, которого как коммуниста собирался выдать фашистам сослуживец Крыжнев. Соколов задушил предателя.

в) Фашисты застрелили верующего, который надоедал им просьбами выпустить из церкви для визита в туалет.

На следующее утро стали спрашивать - кто командир, комиссар, коммунист. Предателей не оказалось, поэтому коммунисты, комиссары и командиры остались живы. Расстреляли еврея (возможно, это был военврач - по крайней мере, в фильме дело так представлено) и троих русских, похожих на евреев. Погнали пленных дальше на запад.

Всю дорогу до Познани Соколов думал о побеге. Наконец представился случай: пленных отправили копать могилы, охранники отвлеклись - он и дёрнул на восток. На четвёртые сутки догнали его фашисты с овчарками, собаки Соколова чуть не загрызли. Месяц его держали в карцере, потом отправили в Германию.

«Куда меня только не гоняли за два года плена! Половину Германии объехал за это время: и в Саксонии был, на силикатном заводе работал, и в Рурской области на шахте уголек откатывал, и в Баварии на земляных работах горб наживал, и в Тюрингии побыл, и черт-те где только не пришлось по немецкой земле походить»

На волоске от смерти

В лагере Б -14 возле Дрездена работал Соколов и другие на каменном карьере. Угораздило его, вернувшись однажды после работы сказать, в бараке, среди других пленных: «Им по четыре кубометра выработки надо, а на могилу каждому из нас и одного кубометра через глаза хватит».

Кто-то донёс начальству об этих словах и вызвал его к себе комендант лагеря Мюллер. Мюллер русский язык знал отлично, так что общался с Соколовым без переводчика.

«Я окажу тебе великую честь, сейчас лично расстреляю тебя за эти слова. Здесь неудобно, пойдем во двор, там ты и распишешься». - «Воля ваша», - говорю ему. Он постоял, подумал, а потом кинул пистолет на стол и наливает полный стакан шнапса, кусочек хлеба взял, положил на него ломтик сала и все это подает мне и говорит: «Перед смертью выпей, русс Иван, за победу немецкого оружия».

Поставил я стакан на стол, закуску положил и говорю: «Благодарствую за угощение, но я непьющий». Он улыбается: «Не хочешь пить за нашу победу? В таком случае выпей за свою погибель». А что мне было терять? «За свою погибель и избавление от мук я выпью», - говорю ему. С тем взял стакан и в два глотка вылил его в себя, а закуску не тронул, вежливенько вытер губы ладонью и говорю: «Благодарствую за угощение. Я готов, герр комендант, пойдемте, распишете меня».

Но он смотрит внимательно так и говорит: «Ты хоть закуси перед смертью». Я ему на это отвечаю: «Я после первого стакана не закусываю». Наливает он второй, подает мне. Выпил я и второй и опять же закуску не трогаю, на отвагу бью, думаю: «Хоть напьюсь перед тем, как во двор идти, с жизнью расставаться». Высоко поднял комендант свои белые брови, спрашивает: «Что же не закусываешь, русс Иван? Не стесняйся!» А я ему свое: «Извините, герр комендант, я и после второго стакана не привык закусывать». Надул он щеки, фыркнул, а потом как захохочет и сквозь смех что-то быстро говорит по-немецки: видно, переводит мои слова друзьям. Те тоже рассмеялись, стульями задвигали, поворачиваются ко мне мордами и уже, замечаю, как-то иначе на меня поглядывают, вроде помягче.

Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба, остаток положил на стол. Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться их подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались.

После этого комендант стал серьезный с виду, поправил у себя на груди два железных креста, вышел из-за стола безоружный и говорит: «Вот что, Соколов, ты - настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я - тоже солдат и уважаю достойных противников. Стрелять я тебя не буду. К тому же сегодня наши доблестные войска вышли к Волге и целиком овладели Сталинградом. Это для нас большая радость, а потому я великодушно дарю тебе жизнь. Ступай в свой блок, а это тебе за смелость», - и подает мне со стола небольшую буханку хлеба и кусок сала.

Харчи разделил Соколов со своими товарищами - всем поровну.

Освобождение из плена

В 1944 году Соколова определили шофером. Возил он немецкого майора-инженера. Тот обращался с ним хорошо, иногда делился едой.

Утром двадцать девятого июня приказывает мой майор везти его за город, в направлении Тросницы. Там он руководил постройкой укреплений. Выехали.

По дороге Соколов оглушил майора, забрал пистолет и погнал машину прямиком туда, где земля гудит, где бой идет.

Из блиндажа автоматчики выскочили, и я нарочно сбавил ход, чтобы они видели, что майор едет. Но они крик подняли, руками машут, мол, туда ехать нельзя, а я будто не понимаю, подкинул газку и пошел на все восемьдесят. Пока они опомнились и начали бить из пулеметов по машине, а я уже на ничьей земле между воронками петляю не хуже зайца.

Тут немцы сзади бьют, а тут свои очертели, из автоматов мне навстречу строчат. В четырех местах ветровое стекло пробили, радиатор пропороли пулями… Но вот уже лесок над озером, наши бегут к машине, а я вскочил в этот лесок, дверцу открыл, упал на землю и целую её, и дышать мне нечем…

Отправили Соколова в госпиталь подлечиться и подкормиться. В госпитале сразу написал письмо жене. Через две недели получил ответ от соседа Ивана Тимофеевича. В июне 1942 попала бомба в его дом, жена и обе дочери погибли. Сына дома не было. Узнав о гибели родных, он ушёл добровольцем на фронт.

Выписался Соколов из госпиталя, получил месячный отпуск. Через неделю добрался до Воронежа. Посмотрел на воронку на том месте, где был его дом - и в тот же день отправился на вокзал. Обратно в дивизию.

Сын Анатолий

Но месяца через три и мне блеснула радость, как солнышко из-за тучи: нашелся Анатолий. Прислал письмо мне на фронт, видать, с другого фронта. Адрес мой узнал от соседа, Ивана Тимофеевича. Оказывается, попал он поначалу в артиллерийское училище; там-то и пригодились его таланты к математике. Через год с отличием закончил училище, пошел на фронт и вот уже пишет, что получил звание капитана, командует батареей «сорокапяток», имеет шесть орденов и медали.

После войны

Андрея демобилизовали. Куда податься? В Воронеж ехать не хотел.

Вспомнил, что в Урюпинске живет мой дружок, демобилизованный ещё зимою по ранению, - он когда-то приглашал меня к себе, - вспомнил и поехал в Урюпинск.

Приятель мой и жена его были бездетные, жили в собственном домике на краю города. Он хотя и имел инвалидность, но работал шофером в автороте, устроился и я туда же. Поселился у приятеля, приютили они меня.

Возле чайной познакомился он с беспризорным мальчиком Ваней. Его мать погибла при авианалёте (во время эвакуации, вероятно), отец погиб на фронте. Однажды по дороге на элеватор Соколов взял с собой Ванюшку сказал ему, что он его отец. Мальчик поверил и очень обрадовался. Усыновил Ванюшку. Жена приятеля помогала смотреть за ребёнком.

Может, и жили бы мы с ним ещё с годик в Урюпинске, но в ноябре случился со мной грех: ехал по грязи, в одном хуторе машину мою занесло, а тут корова подвернулась, я и сбил её с ног. Ну, известное дело, бабы крик подняли, народ сбежался, и автоинспектор тут как тут. Отобрал у меня шоферскую книжку, как я ни просил его смилостивиться. Корова поднялась, хвост задрала и пошла скакать по переулкам, а я книжки лишился. Зиму проработал плотником, а потом списался с одним приятелем, тоже сослуживцем, - он в вашей области, в Кашарском районе, работает шофером, - и тот пригласил меня к себе. Пишет, что, мол, поработаешь полгода по плотницкой части, а там в нашей области выдадут тебе новую книжку. Вот мы с сынком и командируемся в Кашары походным порядком.

Да оно, как тебе сказать, и не случись у меня этой аварии с коровой, я все равно подался бы из Урюпинска. Тоска мне не дает на одном месте долго засиживаться. Вот уже когда Ванюшка мой подрастет и придется определять его в школу, тогда, может, и я угомонюсь, осяду на одном месте.

Тут пришла лодка и рассказчик распрощался со своим негаданым знакомым. И стал думать об услышанном рассказе.

Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина.

С тяжелой грустью смотрел я им вслед… Может быть, все и обошлось бы благополучно при нашем расставании, но Ванюшка, отойдя несколько шагов и заплетая куцыми ножками, повернулся на ходу ко мне лицом, помахал розовой ручонкой. И вдруг словно мягкая, но когтистая лапа сжала мне сердце, и я поспешно отвернулся. Нет, не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тут главное - уметь вовремя отвернуться. Тут самое главное - не ранить сердце ребенка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза...

В первую послевоенную зиму во время одного из путешествий повстречал рассказчик высокого сутуловатого мужчину с мальчиком лет пяти-шести со «светлыми, как небушко, глазами » .

Во время перекура встречный (он был шофером) рассказал о своей жизни.

Все трудности, переживаемые страной, перенес и Андрей Соколов.

В Гражданскую войну воевал, вернулся - семья от голода погибла. Работал сначала на заводе. Женился на женщине, может быть, и не красивой, но с золотой душой.

«Придешь с работы усталый, а иной раз и злой, как черт. Нет, на грубое слово она тебе не нагрубит в ответ. Ласковая, тихая, не знает, где тебя усадить, бьется, чтобы и при малом достатке сладкий кусок тебе сготовить.

Смотришь на нее и отходишь сердцем, а спустя немного обнимешь ее, скажешь:

«Прости, милая Иринка, нахамил я тебе. Понимаешь, с работой у меня нынче не заладилось» . И опять у нас мир, и у меня покой на душе.

Вот что это означает - иметь умную жену-подругу» .

Было дело, выпивал Андрей, но как родился у него сын, а потом и две дочки, отошел от пьющих товарищей.

«Изучил автодело, сел за баранку на грузовой. Потом втянулся и уже не захотел возвращаться на завод.

За рулем показалось мне веселее. Так и прожил десять лет и не заметил, как они прошли. Прошли как будто во сне. Да что десять лет! Спроси у любого пожилого человека - приметил он, как жизнь прожил? Ни черта он не приметил!»

Выстроил Андрей дом, завела жена двух козочек, дети учились хорошо, особенно старший - Анатолий.

Да вот - грянула война.

Плакала жена Ирина, прощаясь, когда муж на фронт уходил. Так плакала, как по мертвому. Так плакала, что он даже рассердился, оттолкнул ее... И целовал потом в холодные губы, и утешал, а до сих пор простить себе не может, что все-таки - оттолкнул.

Писал Андрей с фронта не много, не хотел жаловаться - ведь и в тылу было не сладко.

«Какие же это плечи нашим женщинам и детишкам надо было иметь, чтобы под такой тяжестью не согнуться? А вот не согнулись, выстояли!»

На войне Андрей шоферил, дважды был ранен, и вот в мае сорок второго года попал в плен.

Оглушило его снарядом, подобрали немцы, увидели, что мужик сильный - и забрали работать на рейх.

Сапоги с него один из фашистов снял, Андрей же в насмешку протянул ему и портянки. Чуть не застрелили его за эту «шутку» .

Сила духа Андрея проявляется не только в умении посмеяться над врагом, но и в том, что он помнит добро.

Согнали пленных в разрушенную церковь, один из них врачом оказался. Бродил всю ночь среди бойцов и спрашивал:

Раненые есть?

Кому мог - помогал. Герою рассказа вправил вывихнутую руку. И благодарность к врачу, верному своему долгу, живет в сердце Соколова многие годы.

Но и подлецов он помнит. Был один такой, который сказал офицеру: «Если завтра, перед тем как гнать нас дальше, нас выстроят и будут выкликать комиссаров, коммунистов и евреев, то ты, взводный, не прячься! Из этого дела у тебя ничего не выйдет. Ты думаешь, если гимнастерку снял, так за рядового сойдешь? Не выйдет! Я за тебя отвечать не намерен. Я первый укажу на тебя!»

Придушил Соколов предателя, как «гада ползучего».

А фашисты наутро расстреляли все-таки несколько человек, тех, которые были похожи на евреев, - кудрявые и нос горбинкой.

Отчаянный Соколов решился на побег.

«Только ничего у меня не вышло из моего мечтания: на четвертые сутки, когда я был уже далеко от проклятого лагеря, поймали меня. Собаки сыскные шли по моему следу, они меня и нашли в некошеном овсе».

«Били за то, что ты - русский, за то, что на белый свет еще смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь. Били и за то, что не так взглянешь, не так ступнешь, не так повернешься. Били запросто, для того чтобы когда-нибудь да убить до смерти, чтобы захлебнулся своей последней кровью и подох от побоев. Печей-то, наверное, на всех нас не хватало в Германии. И кормили везде, как есть, одинаково: полтораста грамм эрзац-хлеба пополам с опилками и жидкая баланда из брюквы... До войны весил я восемьдесят шесть килограмм, а к осени тянул уже не больше пятидесяти. Одна кожа осталась на костях, да и кости-то свои носить было не под силу» .

В одном из лагерей работали на каменном карьере. «Комендантом лагеря, или, по-ихнему, лагерфюрером, был у нас немец Мюллер. Невысокого роста, плотный, белобрысый и сам весь какой-то белый: и волосы на голове белые, и брови, и ресницы, даже глаза у него были белесые, навыкате.

По-русски говорил, как мы с тобой, да еще на «о» налегал, будто коренной волжанин».

Это был не человек, а настоящий зверь.

«Бывало, выстроит нас перед блоком, идет перед строем со своей сворой эсэсовцев, правую руку держит на отлете. Она у него в кожаной перчатке, а в перчатке свинцовая прокладка, чтобы пальцев не повредить. Идет и бьет каждого второго в нос, кровь пускает. Это он называл «профилактикой от гриппа».

Однажды один доносчик сообщил коменданту о критическом замечании Соколова о лагерном режиме.

На следующий день по доносу вызвали Андрея на расправу.

«За столом - все лагерное начальство. Пять человек сидят, шнапс глушат и салом закусывают. На столе у них початая здоровенная бутыль со шнапсом, хлеб, сало, моченые яблоки, открытые банки с разными консервами. Мигом оглядел я всю эту жратву, и - не поверишь - так меня замутило, что за малым не вырвало. Я же голодный, как волк, отвык от человеческой пищи, а тут столько добра перед тобою...»

Полупьяный Мюллер грозит русскому пленному пистолетом.

«А потом кинул пистолет на стол и наливает полный стакан шнапса, кусочек хлеба взял, положил на него ломтик сала и все это подает мне и говорит: «Перед смертью выпей, русс Иван, за победу немецкого оружия».

За немецкую победу Соколов не выпил, выпил за свою погибель. Полный стакан шнапса - и закусывать не стал: «Я после первого стакана не закусываю».

« Наливает он второй, подает мне. Выпил я и второй и опять же закуску не трогаю, на отвагу бью, думаю: о Хоть напьюсь перед тем, как во двор идти, с жизнью расставаться». Высоко поднял комендант свои белые брови, спрашивает: «Что же не закусываешь, русс Иван? Не стесняйся!» А я ему свое: «Извините, герр комендант, я и после второго стакана не привык закусывать».

Наливает мне комендант третий стакан, а у самого руки трясутся от смеха. Этот стакан я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба, остаток положил на стол.

Захотелось мне им, проклятым, показать, что, хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались».

Отпустили храброго русского солдата, даже дали с собой сала и хлеба. В бараке на хлеб не напали (Андрей был без памяти: три стакана шнапса голодному изработавшемуся человеку -.не шутка!), а ждали, пока он придет в себя.

Соколов, конечно, сказал, что делить надо на всех поровну.

«Досталось каждому хлеба по кусочку со спичечную коробку, каждую крошку брали на учет, ну, а сала, сам понимаешь, - только губы помазать. Однако поделили без обиды».

Потом определили Соколова в водители к толстому немецкому майору. Улучил Андрей подходящий момент и тюкнул майора заранее подготовленной гирькой в левый висок.

Привез майора и папку с важными документами к советским войскам.

Отправили Андрея в госпиталь.

Там он и получил письмо от соседа: фашистская бомба попала в его родной дом, погибли жена и дочки. А сын ушел добровольцем на фронт.

« Попал Анатолий в артиллерийское училище; там-то и пригодились его таланты к математике.

Через год с отличием закончил училище, пошел на фронт и вот уже пишет, что получил звание капитана, командует батареей «сорокапяток», имеет шесть орденов и медали. Словом, обштопал родителя со всех концов. И опять я возгордился им ужасно! Как ни крути, а мой родной сын - капитан и командир батареи, это не шутка! Да еще при таких орденах.

Это ничего, что отец его на «студебеккере» снаряды возит и прочее военное имущество. Отцово дело отжитое, а у него, у капитана, все впереди.

Аккурат девятого мая, утром, в День Победы, убил моего Анатолия немецкий снайпер...»

Поселился у приятеля, опять стал грузы возить. Там он в шоферской чайной и нашел своего нового сынишку.

«Этакий маленький оборвыш: личико все в арбузном соку, покрытом пылью, грязный, как прах, нечесаный, а глазенки - как звездочки ночью после дождя! И до того он мне полюбился, что я уже, чудное дело, начал скучать по нем, спешу из рейса поскорее его увидать. Около чайной он и кормился - кто что даст».

Отец маленького Ванюшки погиб на фронте, мать умерла. Ночует где придется, ест что достанет.

«Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил: «Не бывать тому, чтобы нам порознь пропадать! Возьму его к себе в дети». И Сразу у меня на душе стало легко и как-то светло. Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю:

«Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой?» Он и спросил, как выдохнул: «Кто?» Я ему и говорю так же тихо: «Я - твой отец».

Кинулся он ко мне на шею, целует в щеки, в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно: «Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдешь! Все равно найдешь! Я так долго ждал, когда ты меня найдешь!» Прижался ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром».

Бездетные хозяева дома приняли Ванюшку растроганно, накормили. Хозяйка пошила одежонку.

«Спать я лег вместе с ним и в первый раз за долгое время уснул спокойно. Однако ночью раза четыре вставал. Проснусь, а он у меня под мышкой приютится, как воробей под застрехой, тихонько посапывает, и до того мне становится радостно на душе, что и словами не скажешь! Норовишь не ворохнуться, чтобы не разбудить его, но все-таки не утерпишь, потихоньку встанешь, зажжешь спичку и любуешься на него...»

Из Урюпинска Андрей Соколов решил перебраться в другие места. Вот, кочует вместе с сыном.

«Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы... Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина».

План пересказа

1. Жизнь Андрея Соколова до войны.
2. Трагические испытания, выпавшие на его долю на войне.
3. Опустошенность Соколова после гибели всей семьи.
4. Андрей берет на воспитание мальчика-сироту и возрождается к новой жизни.

Пересказ

Соколов рассказывает: «Поначалу жизнь моя была обыкновенная. Сам я уроженец Воронежской губернии, с тысяча девятьсотого года рождения. В гражданскую войну был в Красной Армии. В голодный двадцать второй год подался на Кубань ишачить на кулаков, потому и уцелел. А отец с матерью и сестренкой дома померли от голода. Остался один. Родни хоть шаром покати - нигде, никого, ни одной души. Через год поехал в Воронеж. Поначалу работал в плотницкой артели, потом пошел на завод, выучился на слесаря, женился, родились дети... Жили мы не хуже людей».

Когда началась война, на третий ее день Андрей Соколов отправился на фронт. Повествователь описывает тяжелый и трагический путь его на дорогах Великой Отечественной. Сохраняя над врагом нравственное превосходство, не примирившись и не признавая над собой власти врага, Андрей Соколов совершает поистине героические поступки. Дважды он был ранен, а после попал в плен.

Один из центральных эпизодов рассказа - эпизод в церкви. Важен образ врача, который «и в плену, и в потемках свое великое дело делал» - лечил раненых. Андрея Соколова жизнь ставит перед жестоким выбором: ради спасения остальных он должен убить предателя, и Соколов сделал это. Герой пытался бежать из плена, но его поймали, натравили на него собак: «только кожа с мясом полетели клочьями... Месяц отсидел в карцере за побег, но все-таки живой... живой я остался!..»

В нравственном поединке с комендантом лагеря Мюллером побеждает достоинство русского солдата, перед которым фашист капитулировал. Соколов своим гордым поведением в лагере заставил немцев уважать себя: «Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость, и что в скотину они меня не превратили, как ни старались». Хлеб, который Соколов добыл, он разделил на всех своих товарищей по несчастью.

Герою все-таки удалось бежать из плена, да еще добыть «языка» - фашистского майора. В госпитале получил он письмо о гибели жены и дочерей. Он выдержал и это испытание, вернулся на фронт, а вскоре радость «блеснула, как солнышко из-за тучи»: нашелся сын, прислал письмо отцу с другого фронта. Но в последний день войны сын был убит немецким снайпером... Пройдя через горнила войны, Андрей Соколов потерял все: семья погибла, дом разрушен. Вернувшись с фронта, Соколов смотрит на окружающий мир глазами, «словно присыпанными пеплом», «наполненными неизбывной тоской». С его губ срываются слова: «За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так исказнила? Нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке... Нету и не дождусь!!!»

И все же Андрей Соколов не растратил чуткости, потребности отдавать свое тепло и заботу другим. Андрей Соколов щедро открывает свою надломленную, осиротелую душу для такого же сироты - мальчишки. Он усыновил мальчика и стал заботиться о нем, как о самом дорогом и близком для него человеке. Мальчик, этот «осколок войны», неожиданно обретший своего «папку», смотрит на мир «светлыми, как небушко, глазами». Скромность и мужество, бескорыстие и ответственность - это черты, свойственные Соколову. Описывая жизнь «обыкновенного человека», Шолохов показывает его хранителем и защитником жизни, общечеловеческих духовных святынь.